Картина. Ольга Сергеевна Дерябина

везением.

      – С женихом, говоришь, живёшь, не расписаны ещё? – спросила соседка с первого этажа.

      Клавдия Никифоровна продолжала сидеть, в пол-оборота смотря на детскую площадку и улыбаясь звонкому смеху ребятни, как будто разговор её не касался. Но Аня была уверена, что она внимательно прислушивается к каждому слову.

      – Нет ещё, только собираемся.

      Бабушке явно были не по душе новые нравы молодёжи. Однако она философски оценила ситуацию:

      – Ну хоть собираетесь.

      – Ага, – улыбнулась Аня своим мыслям. Она представила, как к этому самому подъезду поедет лимузин, как они чинно выйдут. Она в шикарном платье, Костя в светлом костюме. Как соседи будут выглядывать из окон, а девочки с детской площадки мечтательно вздыхать: вот бы быстрее вырасти и стать такой же красивой невестой.

      – Дорого?

      – Что? – Аню вернули из грёз. О чем её собеседница? О платье? Костюме? Лимузине? Всей свадьбе?

      – Дорого, говорю, отдали за жильё?

      – Да не очень – за такую-то квартиру.

      – Какую – такую? – бабуля подозрительно посмотрела.

      – Необычную, большую, уникальную, – Аня пожала плечами, мол, это ж очевидно. – И район хороший, центр недалеко.

      – Ну да, – она вроде усмехнулась. – Уникальнее не бывает.

      И снова задумалась.

      – Теперь ремонт делать начнёте? Шуметь будете?

      – Перепланировку мы не планируем, и так нравится. А ремонт там уже сделан минимальный, жить можно. На большее денег пока нет. Так что особого шума не будет, не переживайте.

      – Это хорошо, – бабушка кивнула. – А то эти, до вас, наняли рабочих. Они если не ремонтируют, то «кирлык-бырлык» по телефону. Мы с Митрофанной всё удивлялись: о чём столько можно говорить? Или они каждый раз всем, с кем знакомы, звонят?

      Бабушка тихонько засмеялась своей шутке.

      – А вы не знаете, до нас кто тут жил? – Аня решила направить разговор в нужное ей русло. – Говорят, художник.

      Клавдия Никифоровна продолжала смотреть на детскую площадку. Однако теперь Аня почувствовала напряжение в её позе.

      – Говорят, – согласилась соседка. – Но он все у себя был, рисовал. Много рисовал. На скамеечке так просто некогда посидеть было. Но иногда спускался, нас, старушек, развлечь.

      – А что он рисовал?

      – Да Бог его знает. Но был на счету. Приезжали к нему иногда та-акие, – баба Катя наступила брови и провела руками вдоль туловища, – у-ух! И на машинах. Они, машины енти, как зеркало – ни пылиночки. Покупатели значит. Выносили картины завернутыми. А как-то, видать, поторопились, без чехла и бумаги вынесли. Вот прямо посюда несли, а я здесь же сидела, на лавочке.

      – И что там было? – Ане было интересно. Клавдия Никифоровна тоже была вся во внимании.

      – Природа там была. Речка, берёзки, небо. Вроде бы ничего такого, а за душу берёт. Как живое, настоящее, – вздохнула баба Катя. – Я своё детство вспомнила, ещё до войны. Мы в деревне жили. Лимита, беднота, зато в такой красоте. Всю жизнь мечтала вновь вернуться в свои края, посмотреть,