Там, где твое завтра. Сергей Калинин

значения не имеют. Эта взрослая жизнь, в которой нет места отдыху, в которой засыпаешь у телевизора и в которой любят многозначительно говорить о том, какое замечательное время сейчас у меня, вызывала лишь недоумение. Сказки о самых лучших годах жизни давно набили оскомину, и порой я начинал думать, что кто-то пытается мстить молодости за то, что сам ее бездарно потерял. Я видел себя совсем другим и был твердо убежден, что меня ждет совсем другое будущее, насыщенное событиями. Без ненужной суеты в решении проблем, которые именно для того и создаются, чтобы продемонстрировать собственную значимость. Уверенность в том, что рассказывать своим детям о трудной взрослой жизни я не буду никогда, крепла с каждым днем.

      Но Марии я рассказывал совсем о другом. Блок, Есенин, истории взлетов и падений – все то, что можно было бы иронично назвать романтичной глупостью, во мне вдруг проявилось со всей силой. Мы уже прошли гостиницу, словно не заметив ее, и забрели в парк. Декабрьский парк районного центра – это мутные лужи растаявшего первого снега, голые деревья и безлюдность – картина, которая вряд ли способна очаровать и никак не располагает к прогулкам. Серый день, низкое свинцовое небо, качели, которые скрипели под пронизывающими порывами ветра, – все то, что заставляет вжать голову в плечи, поднять воротник и скорее бежать в любое теплое место. Не знаю, мерзла ли Мария, но я определенно холода не чувствовал и летал на крыльях внезапно нахлынувших чувств. Меня слушали, мне улыбались, и, в конце концов, мне казалось, что уж сегодня однозначно мой день.

      – А может, зайдем куда? – Я заметил, как поежилась Мария. Мысленно прикинул, сколько у меня денег, и решил, что на кофе уж точно хватит.

      – Пожалуй, не сегодня. Но если не передумаешь, то приглашай в другой раз. Я готова рассмотреть предложение. – Мария улыбнулась. – Да здесь и идти некуда. Только кулинария в хлебном. А в гостинице ужасный кофе и дорогой.

      – А давай в театр сходим. – Я решил договариваться сразу, боясь, что в другой раз такой смелости у меня может и не оказаться.

      – Давай. Я театр люблю.

      – С меня билеты. – Я уже прикинул, что куплю их на самое ближайшее представление, причем совершенно неважно, что там будет.

      Остаток вечера я рассеянно бродил по комнате. Потом мы всем коллективом собрались на ужин. Толик и Александр Иванович уже подлечились и чувствовали себя значительно лучше. В этот раз командировочные нам отдали не все, и пришлось слегка ужаться. Картошку мы сварили на плитке, которую всегда возили с собой, каждому досталось по селедке, которая была дешевле колбасы, и две бутылки зубровки. Ее вкус был просто ужасен, и пить эту настойку с селедкой я не мог, но отказы никто не принимал.

      – Кто не пьет – тот сдает. – Толик налил мне полстакана, несмотря на протесты и мольбы. – Не нюхай. Раз, и все. А там оно сразу хорошо станет.

      – Ага, видел сегодня утром, как тебе хорошо было. – Я кое-как выпил и отставил стакан. – Все. Больше не могу, и не предлагайте.