Механическое сердце. Черный принц. Карина Демина

мог подарить ей…

      Только кому это интересно?

      И кто поверит Брокку?

      Инголф выбрался в гондолу и, попытавшись вытереть руки, которые по локти были в масле, буркнул:

      – Запускай.

      Он тер и тер ладони, но лишь размазывал масло, которое пропитало и рукава рубашки.

      – Протечка… уже нет… проветрить бы тут, а то задохнемся.

      Репортер уступил место на низком диванчике, но садиться Инголф не стал, стянув рубашку, он вытер ею руки, и шею, и волосы, которые утратили блеск, но обрели характерную маслянистую желтизну.

      – Проклятье, ощущение, что я искупался в чане с этой дрянью. – Он долго тер голову, с каждой секундой раздражаясь все больше. – Ванны здесь, конечно, нет?

      Подали кувшин с водой и таз.

      – Она не рассчитана на столь дальние перелеты…

      …и запас керосина должен был быть выработан на две трети, если не больше.

      – Понимаю… ненавижу, когда шкура липкая… леди, если вас что-то не устраивает, отвернитесь. – Инголф оскалился, и Лэрдис отвела взгляд. – Не люблю женщин, которые полагают себя центром мироздания… впрочем, и мужчин тоже.

      Он сказал это достаточно громко, чтобы быть услышанным.

      – Что вы, господин Инголф, – тотчас отозвался инженер, – госпожа Лэрдис своим присутствием украсила полет…

      – Из украшений я предпочитаю цветы.

      Инголф отмывался долго, раздраженно фыркая и пытаясь унять живое железо, которое проступало то на шее, то на плечах, покрывая кожу даже не рябью – плотной темной чешуей.

      Был долгий день, когда время замерло, и стрелки на почерневших, словно покрытых окалиной часах застыли. И Брокк, разглядывая эти часы, вспоминал ярмарку, цветные шатры и широкие прилавки, ряды со сладостями и лентами, пуговицами всех цветов и размеров, шкатулками из кости и янтаря, красного, живого бука и дерева обыкновенного, но выкрашенного травяными отварами… всегда найдется кто-то, кому легко продать подделку.

      И на этой ярмарке Кэри нашла часы, а еще деревянного пса, вырезанного столь умело, что казался он едва ли не живым.

      …белое блюдо, которое расписала старуха, она сидела на платке, подогнув ноги, и на коленях ее стояли дощечки, а на дощечках – глиняные плошки с красками. Рисовала старуха пальцами, и это само по себе казалось волшебством. Кэри же, взяв Брокка за руку, прижавшись к плечу, смотрела, как распускаются на белом фаянсе цветы.

      И блюдо несла бережно.

      Это блюдо было ей дороже всего заводского фарфора…

      …она замолчит. Закроется обидой.

      И будет права.

      Брокк потер глаза, которые горели.

      – Выпей. – Лэрдис подала высокую кружку. – Ты ничего не ел…

      От сытости потянет в сон, и объективных причин не спать у Брокка нет, но… страшно закрыть глаза, кажется, стоит на миг расслабиться, и произойдет непоправимое.

      Уже произошло.

      – Выпей, – повторила Лэрдис, вкладывая кружку в руки. – И успокойся. Я поняла, что ты мне больше не рад.

      – Прости, но…

      – Не прощу. –