Механическое сердце. Черный принц. Карина Демина

Мартиных – все же и от нее есть польза – прикоснутся к этой постели, потревожат зыбкий покой мертвых роз. Сухие стебли хрустят под ногами, и прахом рассыпаются лепестки, уже не белые, пожелтевшие, как желтеет древний пергамент. Столь же хрупкие…

      – Мама? – Освальд остановился на пороге.

      Правильный мальчик.

      Понятливый.

      …Тедди сделал хороший подарок.

      – Войди, дорогой. – Ульне присела перед зеркалом… пыль… и проталины в ней… прикасалась, смотрела на себя, бесстыдно подсчитывая годы по морщинам.

      Освальд вошел и дверь прикрыл.

      Осматривается.

      Ему доводилось бывать здесь дважды или трижды? Она приглашала, скрепляя этими визитами перемирие, негласный договор.

      – Ты хорошо себя чувствуешь… мама?

      – Да, дорогой.

      Не поверил, взял за руку, и два пальца легли на запястье. Освальд нахмурился, слушая стук ее ослабевшего сердца.

      – Мама…

      – Тебе не следует…

      – Следует. – Он впервые позволил перебить ее и, опустившись на пол, на истлевшие стебли, искрошенные листья, на ковер, который скрывался под грязным снегом сухих лепестков, заговорил. – Леди Ульне…

      – Мама.

      – Леди Ульне, – тот, кто притворялся ее сыном, смотрел снизу вверх, и черты лица его смягчились, – вы и вправду мама… А я не смел надеяться, что вы будете ко мне хоть сколько добры.

      Эта доброта ничего не стоила. Да и не добротой она была вовсе, скорее тяжестью одиночества, тоской, которая выедала остатки души, требуя заполнить их хоть чем-то.

      Освальд ушел.

      …ее никчемный беспокойный сын, который все никак не желал понять, что будущее предопределено прошлым. Его будущее.

      Его долг.

      Его право.

      Он был готов променять и то, и другое на горсть золота, чтобы бездумно эту горсть швырнуть на зелень игрового стола.

      А этот… этот был рядом. Притворялся родным, играл, вовлекая Ульне. Вот только игра перестала быть игрой. И она, дотянувшись до бледного шрама, уродовавшего лицо Освальда, скользнула по нему пальцами, коснулась губ…

      – Ты хороший мальчик, – голос ее смягчился. – И я… рада, что мы встретились.

      – Марта…

      – Не повредит тебе. И мне тоже. Она глупа и безобидна. Но идем, я хочу показать тебе кое-что.

      Она поднялась, опираясь на его руку, с удовольствием отметив, что рука эта крепка.

      Он научился одеваться, и оказалось, что Освальд – ее Освальд, поскольку другого давным-давно следовало бы забыть, – обладает утонченным вкусом. Ему к лицу темный костюм, пожалуй, излишне строгий, но его роль требует подобной маски. Черная шерсть пиджака. Шелк жилета. И светлое сукно рубашки, не белое, но цвета слоновой кости. Аккуратный крой, в чистоте линий которого видится работа хорошего портного.

      – Ты чудесно выглядишь, дорогой. – Ульне вновь протянула пальцы к шраму. – Как-нибудь расскажешь, где и когда получил его. Об этом буду спрашивать не только я. Но мне ты расскажешь правду.

      Она подвела его к