Включи моё солнце. Майя Неверович

причмокивала губами при каждом глотке. Лена смотрела на них с лёгкой улыбкой. Такие разные и такие родные. И нет никого роднее… Или?

      – Татьяна Петровна, – Лене пришёл этот вопрос в голову вот только сейчас. Даже удивительно, но ни раньше, ни вчера она не собиралась его задавать, – а есть какой-то шанс узнать, кто моя мать?

      Повисла тишина. Девушки смотрели на педагога. Та, вытерев губы салфеткой, сжала её в руках. Она задумчиво смотрела на узорчатую скатерть. Возможно, помня вчерашнюю реакцию, уже боялась сказать что-то не то, либо действительно не знала, что ответить.

      – Ты знаешь, – прервала она молчание, – я мало чем могу тут помочь. В принципе, всю информацию, что мы знали, тебе рассказывали.

      – Ну, не совсем всю, как оказалось, – Лена пристально смотрела на педагога.

      – Алён…

      – Я не в претензию. Просто давайте с самого начала и максимально подробно. – Лена автоматически «включила» журналистские навыки и начала проводить блиц-интервью. – Как в детский дом попала, это мне понятно. В дом малютки, в принципе, тоже. Дата рождения в моих документах верная?

      – Эмм… Конечно.

      – Дальше. Камеры в роддоме тогда были? Куда запись шла?

      – Да о чём ты?! О них тогда и не слышал никто. Да и какие б там записи могли сохранить?

      – Согласна. Но лучше всё спросить. А как получилось, что мать моя без документов принята оказалась? Я знаю, что она «зайцем» ехала, без билета. Но паспорт-то должен был быть?

      – Должен. Но, видимо, не было. Предоставить данные она наотрез отказалась, до скандала. Но и на улицу её выкинуть не могли, схватки уже, раскрытие. Куда её девать? Решили: пусть родит, а там с милицией разберутся. Единственное, имя назвала, его они записали. – Татьяна Петровна пожала плечами. – Но ты же понимаешь, оно могло быть и вымышленным, раз она задумала бежать. А судя по всему, задумала она это изначально. Поэтому всё, что знали врачи к приезду соцработников, это твою дату рождения, имя мамы – Светлана, ну и записка, в которой она дала тебе имя и фамилию. Переписывать не стали.

      – Светлана Невинная, – пробурчала Анжела и глянула на подругу. – Слушай, а если попробовать через интернет найти? Ей тогда сколько было, матери этой?

      – Возраст мамы ориентировочный. Записали, что семнадцать. Говорили, что девчонка совсем. Может, родители выгнали, кто его знает?

      – Ехала из Краснодара, верно? – уточнила Лена. Она собирала в голове мозаику.

      – Да, очень просилась, с пузом, без денег. Вот кондуктор и сжалился, пустил. Потом звонил, спрашивал, как роженица.

      Лена покусывала губу как всегда, когда сильно нервничала. Она не пыталась судить свою непутевую мать. Она пыталась почувствовать себя на её месте, понять мотивы, найти объяснение тому, что могло её толкнуть на это? Она ехала так далеко от дома. Для чего? Чтобы родить и бросить? А может… Вдруг, она не хотела бросать? Но ей стало страшно? Ей было семнадцать, пусть даже это не точная цифра. Но в любом случае это молоденькая и чем-то напуганная девушка. С ребёнком в животе. С желанным? Или её мать из неблагополучных?