Неприступный герцог. Джулиана Грей

своей неуязвимости, Уоллингфорд прислонился спиной к резной опоре кровати и сложил руки на груди.

      – Горшок над котлом смеется, а оба черны. Вам известна эта пословица, дедушка?

      – Я не отрицаю того, что имел связи со многими женщинами, – ответил герцог, – но в большинстве своем они были более интересными особами, чем те, что окружают тебя. И мне всегда хватало ума завершить отношения с одной любовницей, прежде чем завести другую.

      – За исключением вашей жены.

      Когда слова эти разрезали воздух и стремительно закружились в бледном свете утра, Уоллингфорд пожалел, что их произнес.

      Над тут же прижатым к груди кулаком герцога неожиданно ярко блеснула золотая цепочка часов.

      – В будущем, – спокойно произнес он, – избегай любых упоминаний ее светлости в непристойном контексте. Ты меня понял?

      – Конечно.

      – Я часто раздумываю над тем, – пальцы герцога разжались, – что жена, возможно, могла бы тебя усмирить. Ну или хотя бы немного укротить твои низменные инстинкты.

      – Я довольно смирный человек. И отличный хозяин. В моих поместьях царит порядок, а крестьяне довольны… – Уоллингфорд зло подумал о том, что ведет себя точно школьник, ожидающий хоть какого-то поощрения.

      – Я знаю и очень ценю это, – согласился герцог. – Твоему шалопаю отцу не удалось сделать ничего подобного. Не перестаю удивляться тому, как моей дочери могло прийти в голову выйти за него замуж. Он был очень красив. И все же… – Олимпия выразительно пожал плечами.

      – Прошу вас не забывать о том, что вышеозначенный шалопай был моим отцом.

      Олимпия поднес часы ближе к лицу и щелчком откинул их крышку.

      – Природа наградила тебя многочисленными ценными качествами. И мне больно видеть, как они пропадают понапрасну.

      – Прощу прощения, – заметил Уоллингфорд, – вы куда-то торопитесь? Так если вам нужно уйти, умоляю, не стесняйтесь.

      – Перейду сразу к делу. Насколько я понимаю, мистер Берк сделал тебе предложение.

      Уоллингфорд округлил глаза, а потом отошел от деда и растянулся в кресле.

      – Вы имеете в виду эту бредовую идею о том, чтобы уехать на год в Италию и вести там целомудренный образ жизни?

      – А ты, полагаю, не способен на подобное самоотречение?

      Уоллингфорд запрокинул голову на спинку кресла, обитую ярко-зеленой узорчатой тканью, и рассмеялся:

      – Да будет вам, дедушка. Зачем мне это? Какая от этого польза? Никогда не понимал глупого самопожертвования, исповедуемого такими людьми, как Берк.

      – В самом деле? И ты ни разу не задумался о его нелегкой жизни?

      – Вы хотите сказать – о жизни вашего незаконнорожденного сына? – спросил Уоллингфорд.

      И вновь в спальне повисла угрожающая тишина. И вновь Уоллингфорд пожалел о сказанном. В конце концов, Финеас Берк был отличным парнем. Долговязый, рыжеволосый и немногословный, он слыл настоящим научным гением и изобретателем.