Палата на солнечной стороне. Новые байки добрых психиатров. Максим Малявин

подмели-помыли, занавески красного бархата то ли постирали, то ли от пыли отряхнули, баню заранее протопили и даже поросенка по такому случаю зарезали.

      И вот концерт начался. Как водится, с народных песен. Да, тех самых, о которых еще сэр Терри Пратчетт писал в своем ведьминском цикле. Мол, есть у них такое пронзительное вступление, которое сразу предупреждает случайного слушателя о том, что тут вскоре произойдет и что еще есть время убраться подальше.

      Ну местные-то жители никуда убираться не спешили – событие же. Поэтому, напротив, за первые места была даже некоторая потасовка с элементами компаративной фаллометрии и натурных испытаний буферно-таранных характеристик бюстов (размер ниже четвертого даже не рассматривался ни всерьез, ни в упор). Но ближе всех к сцене в итоге оказалась одна бабулька – классический, эталонный, можно сказать, божий одуванчик. Села на табуреточку, разгладила складки на платье, поправила шаль… нет, обошлось без кулька семечек, но легче от этого певицам не стало, и вот почему.

      Начинать веселье выпало Зинаиде, и она, вдохнув честным пятым размером, затянула было «Валенки, валенки»… но тут Одуванчик, победно воздев указующий перст, бойко завопила скороговоркой: «Ой да не подшиты, стареньки!» И так на протяжении всей песни: Зина с чувством пытается выводить строчку, Одуванчик скороговоркой добивает вторую. То же самое вышло и с «Рябиной», а потом и с «Ой, мороз-мороз». Что любопытно, зал Зинаиде явно сочувствовал, но одергивать Одуванчика даже не пытался.

      – Давай что-нибудь из эстрадного, – шепнула Зульфия, видя, как Зина медленно багровеет.

      Однако Одуванчик знала и Пугачеву, и Ротару, и даже «Сябров». Настала пора Зульфие спасать положение. Хитро прищурившись, она затянула что-то татарское народное, но Одуванчик тут же подхватила, все той же скороговоркой: «Умырзая чыга, умырзая калка, умырзая суза сабагын».

      Посовещавшись, Зина с Зулей (дело чести же!) напрягли память, потом напрягли сопровождавший (и тоже постоянно сбивающийся из-за Одуванчика с ритма) музыкальный коллектив – и выдали на-гора «Бессаме мучо».

      На первых словах песни зал замер в ожидании… и тут Одуванчик выдала свою фирменную скороговорку: «Bésame-bésame-mucho-que-tengo-miedo-tenerte-y-perderte-después!»

      – Вы не сердитесь на нашу Сашу, – извинялся вечером за столом председатель. – Ну вот такая она у нас. С детства на голову… ну вон как Любка на передок (кивок в сторону яркой девахи, разодетой в нечто во всех смыслах фильдеперсовое), но песни знает все. Вот просто все. Целыми днями слушает и запоминает. Ну и старается всем показать, что знает. И как ее было на концерт не пустить? Она же мне клуб по кирпичику разнесет!

      В общем, убедительно сказали мне Зина с Зулей, лимоны – это для настоящего певца ртом просто ни о чем. Вот Одуванчик – это реально страшно.

      Вежливые все, блин, стали!

      Расхожее мнение, что в наш век (нужное определение века вставить самостоятельно) резко выросло количество нервных срывов и депрессий, не декларируют, пожалуй, лишь имбецилы, немые и маниакальные.