Черно-белая жизнь. Мария Метлицкая

надо устраиваться на работу. Хоть куда – все равно. Иначе ты чокнешься.

      Он не обиделся, но страшно смутился и сжался в комок:

      – Куда, Кира? Ты же видишь – все мои поиски тщетны, бесплодны.

      – Да хотя бы в школу учителем физики – какая разница?

      В школу. С его талантом. Со степенью. После его лаборатории. Еще одно унижение.

      Ей было невыносимо жалко Мишку, а что делать? Чувствовала: еще немного – и он свихнется.

      В школу взяли – правда, черт-те куда, в Ясенево. Директриса оказалась нормальным человеком, не побоялась взять не учителя, а ученого – тогда это не приветствовалось. Но с учителями была беда – район новый, школы полупустые, мало учеников, не хватает учителей. Ездить из центра до этих хмурых и продуваемых выселок было непросто – автобусы от метро ходили редко.

      Она видела, что эта работа не только не ободрила Мишку, но усугубила его транс и тоску – он совсем замкнулся, почти не разговаривал – ни с ней, ни с Зябловым. И на кухню по вечерам не выходил – валялся на диване в «норке» и что-то читал.

      – Увольняйся, – твердила Кира. – Проживем как-нибудь!

      Мишка хмыкал и отворачивался к стенке. Молчал. Однажды горестно бросил:

      – На что уходит моя жизнь, Кира! На что?

      Она увидела его глаза и испугалась. Нет, надо срочно что-то менять!

      Однажды, когда у Зяблика шла очередная гульба – стены дрожали, – Кира не выдержала:

      – Миша! Я больше тут не могу! Все, сил больше нет. Давай съедем, а? Мне все равно куда. Только чтобы была тишина, понимаешь? Я устала от всего этого. Устала от своих мигреней и бессонных ночей.

      Мишка повернулся и посмотрел на нее:

      – Есть предложения? Я готов выслушать.

      Вот этот тон, эти слова ее окончательно взбесили.

      – А ты квартиру разменяй! Свою квартиру! Две комнаты, центр. Спокойно меняется на однокомнатную и комнату в коммуналке – я узнавала.

      – Узнавала? – Мишка перебил ее и привстал на локте. – Ну надо же, какая прыть, Кира! И какая осведомленность! Признаться, не ожидал! И что, есть варианты?

      Она испугалась его сарказма и совсем сникла. Что-то залепетала, мол, никаких вариантов. Подробно не узнавала. Так, подумала просто…

      Он резко встал с дивана.

      – Так вот, Кира. – Он замолчал, а она съежилась, сжалась в комок, ей захотелось исчезнуть, испариться. – Я попрошу тебя никогда – слышишь? – не заводить разговор на эту тему! Я оставил квартиру дочери. И жене. У нее, как тебе известно, в Москве площади нет. Я – прости – поломал, испортил им жизнь. Уж Нине – точно. К тому же Катя растет. А у Нины есть шансы как-то устроить личную жизнь, чему я был бы отчаянно рад. – Его лицо искривила болезненная гримаса, и он вышел из комнаты. На пороге обернулся: – Не думал, что ты когда-нибудь заговоришь об этом.

      Кире стало страшно. Ужасно. Все это было ужасно. Стыд, кошмарный стыд. Зачем? Зачем она затеяла этот ужасный разговор? Ведь понимала же, понимала – по-другому