Хольмганг. Вадим Калашов

или как поступит тот или иной человек. Он пользовался этим умением, в том числе и чтобы предотвратить насилие. Но иногда и он ошибался, и слова не действовали. И тогда Олаф очень хотел пролить кровь насильника, наплевав, что навлечёт тем гнев чьего-то племени на свой род. Заклятие, вынуждавшее молодого руса вмешиваться туда, куда вмешиваться необязательно, заставляло его же мучиться телом и душой каждый раз, когда он, поборов желание разрубить насильнику голову, уходил в сторону. Олаф мужественно терпел эту муку, никому о ней не говорил и надеялся, что с возрастом это пройдёт, но пока.

      – Эй, Гуннар Поединщик, эти крики мешают нам! – крикнул он изо всей силы. – Или ты хочешь, чтобы серебряный голос нашего скальда портил девичий визг?!

      Шум в каюте тотчас прекратился. Дверь отворилась, и на пороге показался озлобленный Гуннар. Он стряхнул с кончика ножа кровь и, запахнув рубаху, спросил:

      – Ты не хуже меня знаешь, что ещё пара оплеух и рабыня бы заткнулась, так почему ты мешаешь мне отдыхать?!

      На самом деле Олаф ничего такого не знал, потому что никогда не брал девушек силой.

      – Ты также знаешь, что, уже начиная с завтрашнего дня, мне нельзя будет прикасаться к женщинам, дабы сберечь силы для поединка. Так почему ты мешаешь насладиться тем, ради чего я проливаю кровь?!

      Рядом с покрасневшим от ярости викингом тенью возник его побратим Эгиль. Человек, что держал перед Гуннаром щит в большинстве его хольмгангов.

      – Почему?.. – с улыбкой сказал молодой рус. – Да потому что, натешившись с девкой, ты тут же заснёшь и не услышишь сегодняшнюю сагу нашего Флоси Среброголосого!

      Гуннара передёрнуло. Меньше всего в этой жизни он мечтал послушать вышеупомянутого скальда, почему и удалился в каюту, но сказать такое вслух значит признать, что переживаешь, как Флоси ославил тебя в последней песне.

      – Эй, рус! Не смей вмешиваться! Эта девушка пустыни – мой подарок, как и две предыдущие! Гуннар волен поступать с ней как хочет! – всполошился старик.

      Олаф уже знал, почему жертвой Гуннара стали обитательницы пустынь и почему старик так хочет, чтобы мучения продолжались, но ничего не сказал старику, а сказал его хольмгангеру:

      – До рабыни Гуннара мне нет дела, хоть я и не одобряю тех, кто оставляет весь пыл на ночном ложе, не сберегая ничего на дневные битвы! Но мне кажется, что Флоси сегодня расскажет что-то необычное, и Гуннар не простит себе, если это пропустит.

      Олаф улыбнулся. Он торжествовал сразу и над старым мстителем, и над ещё не старым насильником.

      – Разумеется, я не прощу себе, если пропущу новую сагу самого Флоси Среброголосого, спасибо тебе, собрат по поединку, – обречённо пробурчал Гуннар, взглядом отогнал побратима и, крикнув в темноту каюты «Эй, недотрога, после хольмганга ты у меня будешь вытворять вещи, которых стесняются даже прожжённые шлюхи!», захлопнул дверь и сел на ближайшую скамью.

      Бродячий скальд пригладил бороду, повернулся в сторону