Ирония на два голоса. Павел Шарпп

это особый юмор, который я по случаю приобрел в Англии. Когда мне предстояло впервые ступить на британскую землю, я испытывал любопытство. Мне казалось, произойдет нечто феноменальное, проявятся уникальные явления природы, земли – что-нибудь невероятное. А произошло все обыденно. Я увидел себя как бы из космоса. По теории нейрофизиологов у нас есть «нейроны места», которые переключают картинку для того, кто «сидит внутри и смотрит на экран». Нейронные навигаторы раздают сигналы по сети и формируют представление о месте пребывания. Когда человек перемещается в пространстве, они переставляют реперные отметки на виртуальной карте. Вот представление – «я на материке», а вот – «я в островном государстве». В результате мне удается мысленно рассматривать все, что случилось со мной от рождения до момента, который мы называем «сейчас».

      1. Кто сказал «Хм-м…»?

      В раскаленном камине родильной палаты показывали свой нрав березовые поленья. Языки пламени плясали в азарте, благодаря которому на них можно смотреть бесконечно. Огонь в печи привлекал меня, как первобытного человечка. Это завораживало, но те, кто рожал или рождался в палате, были сосредоточены на ином. Я как будто впервые явился на этот свет и воспринимал все с наивным любопытством. Философствовать я еще не умел, просто переводил взгляд с огненного камина на зарисованные морозом окна. Вот тут-то и произошло нечто удивительное… В моей голове с явственной иронией какой-то голос хмыкнул: «Хм-м…»

      Этот внутренний голос (ВГ) прозвучал самоуверенно, даже вызывающе. Я почувствовал, что дохнуло чем-то нечеловеческим, одновременно далеким и парадоксально близким. Некто внутри хотел общаться, но не знал, как и с кем. Еще мерещилось, что знакомство с ним возникло давно, даже раньше сложной эволюции в утробе матери. Смысл высказываний ВГ я сразу стал понимать, поскольку он изъяснялся без путаницы слов, только междометиями. Нельзя сказать, что мне нравились его хриплые реплики, но они складывались в понятные ребенку комбинации. Видимо, благодаря давнему знакомству высказывания ВГ казались мне ближе и роднее, чем сюсюканья взрослых.

      Родильный дом прекрасно обогревался, здесь было комфортно, несмотря на сибирские морозы снаружи. Слухи, бродившие по старинным палатам и коридорам, настойчиво шептали, что в этом уюте «виновна» рожавшая здесь жена крупного партийного босса. Среди рожениц присутствовала одна уникальная, уверенная в себе матрона в возрасте пятидесяти двух лет. Она самим фактом своего наличия подбадривала других. Однако эта дама «обманула» всех – без лишних отвлечений «отстрелялась» здоровыми двойняшками-девочками и выписалась в морозный январский день вскоре после Нового года.

      Отклики ВГ развлекали меня, иногда даже веселили, несмотря на нотки мрачноватой иронии, почти сарказма. Постепенно стиль его реакций превратился в часть моей личности, он стал для меня вторым я, то есть alter ego.

      Моя мама была тоже немолода, и я оказался самым младшим в семье. Почти с самого рождения во мне возникло и росло убеждение, что я имею какое-то предназначение в человеческом муравейнике. Я стал с увлечением осваивать окружающий мир, его манящие уголки, хотя и не надеялся на особые открытия. Просто хотелось преодолеть ступень начального познавания как можно быстрее. Азарт освоения вскоре возрос, поскольку я понял, что не единственный ребенок в семье. Жизнь подтвердила мои догадки, когда активный старший братишка с таким усердием раскачал мою люльку, что я едва не спикировал на пол, успев вцепиться в крепкие тросы. В нашей семье росли еще две сестры, намного старше меня и брата. Конечно, они были предметом нашего обожания и неосознанной конкуренции. Старшая сестра – изящная, миниатюрная Валентина – успела получить образование технолога до того, как я родился. Она вскоре уехала и вышла замуж далеко от нас, где-то на краю света. Видимо, не случайно название «Камчатка» записано у меня в подсознании столь прочно.

      Мир, выплывающий из тумана после рождения, выглядит, мягко говоря, не очень ярко. Поэтому нам, новорожденным, приходится самим раскрашивать его в цвета эмоций, иначе все так и останется однотонной или даже многотонной скукой. Я не сразу научился распознавать вокруг себя конкретных личностей, тем более что некоторые застревали на уровне «личинок» или «куколок». Внутренний голос постепенно переключился с саркастического хмыканья на сумрачные высказывания. Особенно ему нравилось язвить насчет неловких взрослых, не умеющих махать крылышками, не понимающих, что такое парить, хотя бы мысленно.

      – Похоже, многие не подозревают, для чего рождены, – заявил он гораздо позже, когда научился складывать слова в мудреные фразы.

      – А разве ты способен их понимать? – возразил я ему методом детского лепета.

      Для меня самым главным были чувства, которые вызывали люди. Когда они будили во мне тревогу и намерения их были непонятны, я стремился уделить им внимание. Для этого я разражался воплем или визгом, чуть менее громким, чем сирена речного теплохода. В то же время я постепенно обнаружил еще иные, таинственные связи, которые проявлялись скромнее и находились где-то за кадром, как идущий дождь за окном. Они представлялись множеством тонких нитей, связующих наш мир с чем-то недостижимым. Тогда я еще не понимал, что все это