DELETED. Катерина Кюне

интонациями, как будто русский не был его родным языком. Да и выглядел он довольно экзотично. Очень густые, чёрные, словно подкрашенные ресницы, пухлые влажные губы движутся среди зарослей усов и бороды. Длинные, смолистые, собранные в хвостик волосы, словно он всё ещё надеется стать рок-музыкантом.

      – И чего он хочет? – нехотя спросил директор. Видно, ему не нравилась версия с сумасшедшим.

      – А чего обычно хотят сумасшедшие? Внимания? Или вроде того, да? – он обвёл нас глазами, но, похоже, не увидел понимания на лицах и терпеливо продолжил:

      – Например, я вырос в маленьком городе, – я сразу представила себе старинный городок где-нибудь на юге: узкие улицы, желтовато-песочные стены, нагромождение лестниц. – У нас был городской сумасшедший. Который бегает по улицам и выкрикивает, да? Такой. Смотришь на него – он оборванный, с гнилыми зубами. Где он живёт, почему ему позволяют вот так бродить по городу? И он запросто мог привязаться к кому угодно. И к нам, пацанам, лез особенно часто. И тогда главное – не смотреть. Он говорит, что-то такое странное – типа к вам обращается. Не замечаете. Да, просто идёте дальше. А иначе разыграется. И тогда уже он опасен.

      Я стала думать о сумасшедшем. Мне почему-то представился человек в сером запятнанном рабочем комбинезоне, надетом поверх рубашки, застёгнутой не на те пуговицы. Он отправляет сообщение, удаляет аккаунт и каждый раз после этого впадает в какое-то нервическое веселье: смеётся, волчком крутится по комнате, бесцельно открывает и закрывает шкафы, залезает на стулья, словно собрался читать стихи, спрыгивает обратно, внезапно что-то громко выкрикивает…

      Нечто подобное бывало и со мной. Особенно когда речь шла о взаимодействии с другими людьми. Я отправляла сообщение, скажем, с предложением встретиться и после этого впадала в такое странное возбуждённое состояние, что не могла усидеть на месте, начинала метаться по комнате… Чтобы хоть как-то успокоиться, мыла руки, переставляла предметы. В голове у меня перекрикивались голоса, то ругая, то успокаивая друг друга, иногда какая-нибудь их реплика бесконтрольно вырывалась наружу. Например, я неожиданно, с грубым напором произносила: «Стася, заткнись уже!» или «Неправда, я не хочу этого!» – и тут же испугавшись, что кто-то мог это услышать, я начинала громко петь первую подвернувшуюся песню, чтобы моя реплика слилась с песенным текстом, потонула в нём, и мои воображаемые слушатели ничего бы не заметили…

      – Тогда зачем он удаляет за собой аккаунты? – спросила я. – Если он привлекает к себе внимание, то он должен ждать ответа и упиваться замешательством собеседника, разве нет?

      – Предположим, ему не нужны ответы, – бородач метнул в меня короткий взгляд. – Если у него очень серьёзные проблемы с коммуникацией. Он не может полноценно общаться. Для него это может быть страшно, да? Противоестественно или вроде того. Может, ему просто не нужен диалог.

      Мне почему-то показалось, что бородач говорит про себя. Не в том смысле, что он и есть этот сумасшедший. А в том, что он из личного опыта знает, что такое проблемы с общением.

      Я