Фаворский свет. Федор Метлицкий

бедово бросила:

      – А давайте споём! Затопи ты мне баньку по белому…

      Взметнула мотив таким дурным голосом, что все стали хохотать.

      Она не смутилась. Мы с Олегом разноголосо подхватили:

      – Я от белого света отвык…

      Она неожиданно оборвала, и голоса тоже сникли.

      Снова выпили. Писатель добродушно рассказывал об уникальном крае. Его рыхлое лицо с седыми кустами бровей расплылось радостью. Я воображал, сколько дорог он обошёл, и каждую изобразил, хотя бы мысленно, – всю его жизнь сказочного Берендея.

      Олег вторил цитатами из голубой книжки:

      – «Григорий Калистратович заготавливал себе дрова в лесу, жена Любовь Ивановна поместила в клетку крольчиху Кралю. Пулька шагнул навстречу, но та шлёпнула его лапой и забилась в угол. Пётр захлопал крыльями». А ты, отец, до сих пор в осаде тоталитарного режима, уходишь в природу!

      Я знал, что Олег проповедовал концептуализм.

      Эльнара оживилась, стала рассказывать о своём предприятии.

      – У нас все молодые, директор тоже молодой душой. Шумно, интересно.

      – А сколько у вас в крае получают? – снисходительно спросил Олег.

      – Двенадцать тыщ в среднем.

      Олегу стало больно за аборигенов.

      – Как на такие деньги можно прожить? Модернизируемся, а народ всё равно живёт в нищете! Как сто, тыщу лет назад!

      Эльнара улыбнулась.

      – А что нам! В регионах у всех такая зарплата. Здесь жить дешевле.

      Писатель извиняющимся тоном сказал:

      – В наших людях осталось духовное богатство! Вы почувствуйте – в каждом есть спокойствие силы, она не даёт падать духом в нищете. Весь край живет на подъёме.

      Глаза Гурьянова остро блеснули в чёрной оправе очков.

      – О чём вы говорите? Это раньше в нас была духовность. Люди были бескорыстны и благородны. Вспомните молодость – мы горели великими стройками. Чистым огнём! То был особый, удивительный мир, который умирает сейчас катастрофически. Для меня заменить его нечем, и моя боль никогда не смирится.

      – Фальшивым огнём горели! – бодро сказал Олег. – Ты-то жил хорошо, делал карьеру. Несмотря на то, что отца посадили.

      – Да, мой отец был репрессирован! Но это не отменяет великую идею! А что сейчас, мирно? Куда привели либералы?

      О чём они? Я ощущал блаженство, как телёнок, и не нравилось возвращение к спорам из прошлой жизни.

      – Не трожь либералов! – Олег угрожающе нацелил пластмассовую вилку на Гурьянова.

      – Нет смыслов, нет веры. У либералов нет идеи.

      – Смысл в том, чтобы жить. И хорошо жить. Без идеологий.

      – Кому хорошо жить? И как жить? – горестно спросил Гурьянов, беззащитно оглядываясь. – Без веры, без цели?

      Мне стало неловко перед гостями.

      – Это они оттачивают искусство диалога. Ищут истину. И учтите – без мордобоя.

      Директор примирительно сказал:

      – Нужно работать по совести, без захватов чужого.

      В спор робко встряла Эльнара.

      – У нас в Черёмушках добрые люди, делятся последним, доверчивые,