Фаворский свет. Федор Метлицкий

не ощущал бодрости в себе. Ближние пристрастно вгрызались во время, вернее, в его блага, создавая историю, а я тащил служебную лямку, с потугами выживания, в случайных связях с женщинами в опасении породить семью, вернее, узкую колею судьбы. Словно пережидал деловитую суету времени, внешне успешный, но с ощущением полного проигрыша.

      Что со мной? Безразличие перед последним днём битвы за души человечества, или исчерпание одной из ветвей энергии вселенной? Почему постоянно ощущаю вину от чего-то, словно не жил достойно?

      В сущности, внутри меня, с тех пор как уехала моя любимая, всё застыло, как в чёрной дыре рока, откуда не выбраться с помощью общественных тусовок, – то, к чему боюсь прикоснуться.

      Отошедшая жизнь – наша молодость

      У метро – осенним леском.

      Твои ножки, не зная о холоде,

      Словно в сказке, кружили легко.

      Странно: я в полноте современной

      Умираю в том дальнем лесу,

      Словно жизнь твою чисто, нетленно

      За стволами в глубинах несу.

      Я, трагически гордясь, не видел выхода. Но иногда вырисовывались надмирные смыслы моей жизни. Мог заплакать от иллюзии, возносящей меня из тени обыденности в некий мир бездонной новизны, назовите это хоть «цельностью мироздания». Вспомнил недавнюю телепередачу о ледяных кольцах Сатурна, дивной бездне кривизны, порождённой катастрофами во Вселенной. Если неизбежны катастрофы в солнечной системе, то почему не должна быть неестественной гибель человечества на Земле, обращённой в белую ледяную пустыню? Вместе с философом-одуванчиком и его музой-женой, их бессмертным заливом душ.

      Душа в раскрытый космос опрокинута,

      Летит над поделённою Землёй,

      Где в одиночестве была покинута,

      Как в клетке, обречённая судьбой.

      Нигде границ, лишь светятся туманы,

      Да и сама Земля – участник тех

      Великих катастроф, законов странных,

      Чья цель иная, чем лишь наш успех.

      Это «вознесение» и есть бессмертие, миг, который может провалиться в яму обыденного сознания, или прямо в смерть.

      Почему приходит трезвость, говорящая о пустоте смыслов? И тогда люди, и всё, что вдали от моего центра сознания, воспринимаются слитно, ничем не отличаясь. Только проникновение в себя – тяжким усилием – позволяло догадаться, что происходит в другом. И тогда, в минуту озарения, начинал видеть людей изнутри, – волнующимися, с угрозой гибели, близко – у сердца! И тогда постигал реальность.

      Утром пытался преодолеть себя бодрой зарядкой, но было ощущение, что делаю движения вхолостую.

      Я погибал, и командировка была спасением.

      И вот полёт – в неведомое. Впереди – воскрешение энергии, может быть, страх увидеть любимую, а на самом деле – надёжное потряхивание поезда. Я воскресаю только когда вижу незнакомые места.

      Что я знаю о том крае? До настроения новизны у меня