После финала. Клэр Макинтош

Дилан должен был пойти на поправку, а тут вдруг такое.

      – В некоторых случаях осложнения могут развиваться даже спустя несколько месяцев. Кислород, пожалуйста.

      Последние слова были обращены к медсестре, которая уже разворачивала маску.

      Через два дня Дилана перевели в отделение педиатрической реанимации на искусственную вентиляцию легких.

      В палате интенсивной терапии совсем другая атмосфера. Здесь тихо. Очень тяжело. Но привыкаешь и к этому. Ко всему можно привыкнуть, хотя легче от этого не становится.

      Никки поднимает голову. Она смотрит на Дилана, и на секунду я вижу своего мальчика ее глазами. Я вижу его бледную влажную кожу, канюли на обеих руках и трубки, змеящиеся на обнаженной груди. Тонкие редкие волосы. Глаза, мигающие под веками, словно бабочки, трепещущие в западне ладоней. Я знаю, о чем думает Никки, хотя она ни за что не призналась бы в этом. Да и никто из нас тоже.

      Она думает: «Мой уж точно не такой доходяга».

      Заметив, что я смотрю на нее, Никки краснеет и опускает глаза.

      – Что вы вяжете? – спрашивает она.

      Из моей сумки торчит пара спиц и клубок ярко-желтой пряжи.

      – Покрывало для Дилана.

      Я показываю ей законченный квадратик.

      – Я могу вязать только самые простые вещи. Шарфы или покрывала.

      У меня готовы штук тридцать желтых квадратиков разных оттенков, которые я собираюсь сшить в одно целое. Достаточное количество для того, чтобы получилось покрывало на детскую кровать. Когда твой ребенок лежит в палате интенсивной терапии, у тебя появляется много свободного времени. Сначала я приносила с собой книги, но, перечитывая страницу за страницей раз по десять, так и не понимала, о чем там написано.

      – В каком классе Лиам?

      Я избегаю говорить о том, что случилось с детьми, попавшими в эту больницу. Иногда я догадываюсь, часто рассказывают родители, но сама никогда не спрашиваю. Вместо этого я интересуюсь их школьными делами или спортивной командой, которую они поддерживают. В общем, всем тем, что было в жизни детей до болезни.

      – В первом. Он самый младший в классе.

      У Никки трясется нижняя губа. Из дорожной сумки, стоящей у ее ног, выглядывает синий школьный джемпер. Теперь на Лиаме больничный халат.

      – Вы можете принести ему пижаму. Здесь разрешают носить свою одежду, но только с метками. Иначе вещи теряются.

      Шерил натянуто улыбается.

      – Здесь и без того хватает проблем, чтобы еще разыскивать потерянные футболки, верно? – Я стараюсь говорить громче, чтобы вовлечь в разговор Аарона и Инь, дежурящих в палате.

      – Да, мы порядком загружены, – улыбается Инь. – Пипа права, вы можете принести из дома одежду и любимую игрушку сына. Лучше что-нибудь легко отмывающееся, чтобы избежать инфекции, но если он скучает без своего мишки, можно принести и его.

      – Я принесу Бу, – говорит Никки, поворачиваясь к Лиаму. – Принести тебе Бу? Ты ведь его любишь?

      Ее голос звучит неестественно