Исповедь. Юра Мариненков

всегда ощущалась та самая честность, которая не постигала обычного, здорового человека.

      – Брат мой, – вдруг тихо и с полной уверенностью в голосе сказал отец.

      – Да, отче.

      – Как ты себя чувствуешь? – неожиданно для его послушника спросил он.

      – Уже лучше, но вот кости ещё правда ломит. Да и грудь заложена. Как-то странно это…

      – Что странно?

      – Что лучше не становится, – очень тихо, с глубокой грустью и унынием промолвил Рома.

      – Брось ты эти мысли, брат мой, – быстро проговорил отец и быстрым шагом поспешил из своего угла к его почти такой же темнице. – Ты что это такое думаешь? Грешишь, брат мой. Ой, как грешишь, – грустно произнес он. – Ты у Бога то сил просишь? Просишь, чтобы он тебя услышал? Просишь, чтобы он тебе милость дал?

      – Прошу, – тяжело сказал тот, в глубине себя как-то неаккуратно пытаясь скрыть все те мысли, что даже сейчас распространялись по нему быстрее любой болезни.

      – Больше значит проси! Я за тебя прошу! Каждый день, каждую свободную минутку за тебя молюсь! И ты проси.

      – Правда? – удивленно, с каким-то отражением отчаяния в глазах, всё же через «не хочу» спросил он глядя прямо на старца.

      – Ну конечно. Ты же брат мой. Я же тебя больше, чем себя люблю. Ты же для меня спасение.

      Рома немного застыл в своем взгляде, старательно пряча его где-то рядом с темными стенами за лицом отца Михаила. Он даже не знал, что и ответить? Что можно и вообще, что нужно говорить в таких теплых ситуациях, когда повсюду и даже под шерстяным одеялом присуще место лишь холоду.

      – Спасибо отец. Храните тебя Бог!

      – Брат, помни, мысли такие – настоящий грех. Ты найди в Евангелие, что у тебя в руках «житие апостола Иоанна». Помнишь, что он говорил?

      – Рома ясно посмотрел ему в глаза, конечно же зная те самые строки, о которых идет речь и через силу поднялся всем больным телом и нехарактерно для него обнял стоящее напротив теплое тело.

      Отец Михаил не ожидал такого, да и, пожалуй, сам он такого никак не ожидал от себя тоже. Видимо, он уже находился в таком состоянии, когда, как казалось, дьявол захватил большую часть его сомнительных мыслей.

      – Помню, отец Михаил. Прекрасно помню, – сказал он, будто из последних сил прижимая единственного оставшегося в живых, священника. – Просто я… устал, отче. Настолько устал, что силы меня покидают лишь только при осознании всего того, что происходит.

      – Ну не переживай, брат мой. Бог дал нам силы, чтобы мы жили и чтобы молились. Нужно радоваться этому. Бог дал нам шанс искупить грехи свои. Бог очень милостив к нам. Помни это, брат.

      Рома поглядел своим уставшим взглядом на отца Михаила, будто бы открывая ему всего себя и пуская его даже в те темные места своего сердца, смотреть на которые, порой, он сам не всегда решался.

      – Спасибо тебе, отец Михаил, – ещё раз повторил он.

      – Не стоит, – тихо вымолвил из себя тот, будто бы видя его душу на сквозь, –