Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1. Ю. В. Лебедев

и забвенны,

      Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.

      Вотще над мёртвыми, истлевшими костями

      Трофеи зиждутся, надгробия блестят,

      Вотще глас почестей гремит перед гробами —

      Угасший пепел наш они не воспалят.

      Затем и сам поэт видит себя усопшим и приглашает посетить свою могилу:

      Здесь пепел юноши безвременно сокрыли,

      Что слава, счастие, не знал он в мире сем.

      Но музы от него лица не отвратили,

      И меланхолии печать была на нем.

      Он кроток сердцем был, чувствителен душою —

      Чувствительным Творец награду положил.

      Дарил несчастных он – чем только мог – слезою;

      В награду от Творца он друга получил.

      Прохожий, помолись над этою могилой;

      Он в ней нашёл приют от всех земных тревог;

      Здесь всё оставил он, что в нём греховно было,

      С надеждою, что жив его Спаситель-Бог.

      Обострённое чувство поэта прорывается за грани земного бытия и подсказывает ему, что в земной юдоли есть такие ценности, которые не подлежат уничтожению и гибели, которые увековечит за гробом бессмертная человеческая душа.

      Элегия «Сельское кладбище» ещё очень органично и глубоко связана с сентиментализмом Карамзина. Однако в ней уже появляются признаки нового направления – романтизма. Если в поэзии сентименталистов на первом плане был культ чувствительного сердца, то у Жуковского психологический анализ связан с решением глубоких мировоззренческих проблем. Душевное здесь перерастает в духовное, подчиняется ему и контролируется им.

      Элегия стала одним из ведущих жанров в поэтическом творчестве Жуковского. Интерес к ней побуждался стремлением романтиков сосредоточиться на внутреннем мире личности. При этом жанр элегии у них существенно изменился по сравнению с классицистами. В элегии XVIII века тоже преобладало грустное содержание: поэты сокрушались по поводу смерти друга или измены возлюбленной. Но все эти несчастия воспринимались ими как единичные факты, нисколько не подрывавшие просветительской веры в добрую природу человека и разумную, гармоническую организацию мира. Тоскуя по возлюбленной, классицист Сумароков, например, рассуждал так:

      Но тщетен весь мой гнев. Кого я ненавижу?

      Она невинна в том, что я её не вижу.

      Сержусь, что нет в глазах: но кто виновен тем?

      Причина днесь случай в несчастии моем.

      Его несчастье отнюдь не свидетельствует о том, что мир трагичен в своих основах и что всем людям суждено страдать и бедствовать. Такая грустная случайность выпала лишь на его долю: «Такой мне век судьбою учредился».

      Грусть поэта-романтика более глубока. Она касается самих основ мироустройства, в ударах судьбы романтик видит не случайность, а проявление самой сущности жизни: неверность земного величия и счастья, скоротечность бытия, несовершенство человеческой природы, помрачённой первородным повреждением. В элегической поэзии Жуковского содержатся в зерне те проблемы, над которыми будут