Семь снов. Семь слов. Рассказы. Анна Анатольевна Вашкевич

курила в окошко, а девушка продолжала глядеть по сторонам. К слову, её звали Антония.

      Пансионат был довольно большим: белый двухэтажный дом, очень длинный, в виде этакой буквы «П». Госпожа Верне была не единственной обладательницей пансионата – вся её семья владела несколькими такими домиками на побережье. Кстати, эта милая неторопливая женщина вышла их встречать, осыпала любезностями, и спросила с особой заискивающей ноткой, «не желает ли мадмуазель идти в свою особую комнату».

      Само собой, добавила хозяйка, швейцар унесёт чемоданы. Им так повезло, сейчас здесь отдыхает столько интересных людей! Так что?

      –Avec plaisire, – чуть улыбнувшись, отозвалась Антония и последовала за швейцаром.

      Здесь в полумраке ореховой спальни она перво-наперво разобрала свои вещи. Потом – душ. Антония подставила лицо под тёплые нежные капли, и закрыла глаза. Было чувство, словно после долгой пустыни тело наполняется влагой. А потом девушка пошла в комнату, и долгое время лежала, уставившись в потолок, не находя ни сна, ни дремы. Где-то через час в дверь постучали.

      – Veux-tu déjeuner? – вновь проскрипел до безобразия заискивающий голос госпожи Верне.

      – Je n'ai pas faim.

      – Tu ne veux pas du tout?

      – Pas du tout.

      Очень долго тянулось время; наконец ей удалось немного подремать. После она спустилась вниз в небольшую уютную столовую, где уже сидели по её родители разные стороны стола. Отец как обычно выглядел усталым и слегка раздражённым; он читал «Daily Mail», удивительно как попавший сюда. А мать, необычайно хорошо выглядевшая в хлопковом длинном платье, наоборот была воодушевлена и своим громким голосом пугала чинно ужинавшую вместе с их семьей старушку:

      –Здесь просто замечательно! Какие развалины, горы, какое море! И так легко дышится! Интересно, тут вечерами бывают танцы?

      Отец пробурчал что-то неразборчивое в ответ и утёр с лица испарину: как все люди «с животиком» он потел часто, к тому же мучился с давлением, так что краснел невероятно. Ажиотаж супруги ему не понравился, лицо стало ещё сварливей. Антония со вкусом, с каким любят затягиваться знатные курильщики, бесшумно, но быстро пила холодный апельсиновый сок. У нее была очень милая фантазия, будто глоток сока сопоставим с чувственным глубоким поцелуем любимого. Южного возлюбленного.

      Солнце клонилось за горизонт, и скоро, Антония знает, мягкая южная ночь обнимет всё вокруг и убаюкает в легких объятиях, прольётся аромат местных цветов и лавра, запоют цикады, а вместо режущей глаза яркости придет матовая тьма. Её нежность нельзя ни с чем сравнить.

      –Мне нужно узнать у того швейцара,– размышляла вслух мать,– этот юноша, он наверняка ходит ночью в какие-нибудь клубы…

      Стакан звякнул и заскрипел отодвигаемый стул.

      –Я, пожалуй, пойду,– сказала Антония.

      Матовая тьма пришла. Как и ожидалось, постепенно. Все утихло вокруг, даже цикады умолкли; все постояльцы пансиона наконец погрузились крепкий здоровый сон.

      Все… За исключением Антонии.

      Она каждый вечер по привычке надевала ночную сорочку,