Грани Обсидиана. История Берты. Наталья Колесова

мать бранилась на нее куда меньше…

      И зимняя дорога в большой компании уже не страшила: к полудню они догнали обоз из трех саней, выехавший с Краинки еще затемно.

      …Шагнув в двери постоялого двора, Берта даже приостановилась: нижний зал был переполнен, все ели, пили, говорили, обменивались приветствиями и ругательствами одновременно.

      – Чего стала? – проворчал Моди, старший старостин сын, отталкивая ее с прохода. – Вот же корова, не обойдешь ее, не объедешь!

      – Сам ты… телок безрогий, – беззлобно отругнулась Берта. Прошлым летом Моди сильно ей докучал, но сейчас, после зимнего безлюдного кукования на хуторе, надоесть пока не успел. Да еще от длинного стола махала Гутрун – той каким-то чудом удалось заполучить не только местечко на лавке, но и большую миску супа. Берта приткнулась с краю, с удовольствием уминая горячую похлебку и послушно глядя, куда указывала подруга: то на пригожего парня, то на девицу разряженную…

      По говору вокруг было ясно, что в Приграничье селился народ из самых разных мест: иные и беседовали меж собой на своем наречье, переходя на общий язык лишь ради обслуги или соседей по столу. И одежки, даром, что все теплые меховые, украшены и сшиты по-разному; платки и платья с незнакомыми узорами. Серьги и височные кольца посверкивали и позванивали, притягивая взгляды. Некоторые проезжие еще и одежду расстегивали чуть не до исподнего – не от жары, а как бы невзначай показывая свои цветастые мониста да гайтаны.

      Молодежи было немало. Видно, многие отцы-матери рассуждают, как Бертина родительница: деревень в Приграничье наперечет, стоят они друг от друга вдалеке, а потому где же знакомиться и приглядывать молодым себе пару, как не на праздниках всеобщих, ярмарках?

      Сытая и согревшаяся Берта прислушивалась и к торговым разговорам: тут же били по рукам скупщики и промысловики; договаривались о цене, ниже которой «ни-ни» продавцы; похвалялись рукоделием умельцы… У нее самой тоже было, что продать – утаила несколько шкурок от глаз вездесущего старосты. Шибко дешевой была цена, которую тот за меха назначал, да и брал как бы нехотя, губу выворачивая и пофыркивая с пренебрежением – как ей казалось (не казалось?), притворно. Вот и решила Берта продать сама, но опасалась продешевить или, наоборот, слишком большую цену назначить, придется тогда возвращаться не солоно хлебавши. Надо сначала по рядам пройтись, прицениться, а потом уж свое предлагать…

      Ночевали тут же, в общем зале, потому что верхние комнаты были уже заняты более расторопными, выехавшими раньше. Сон был так себе: то душно, то холодно, кто-то храпит оглушительно, кто в дреме вскрикивает или разговаривает; еще и хозяева начали огонь разжигать и котлами греметь задолго до рассвета. Так что следующие полдня пути Берта, считай, и не заметила: проспала в санях, укутавшись до самого носа.

      – Смотри-смотри! – говорила Гутрун, нетерпеливо расталкивая ее. – Да проснись же, соня, мы подъезжаем!

      Берта выпросталась из своих одежек, села прямо, оглядываясь.