Три нити. Дарья Евгеньевна Романова

первую неделю празднования Нового года дел у меня было столько, что я с лап сбился. Счетовод сверял записи за все минувшие месяцы – и мне приходилось подносить ему толстые стопки таблиц и искать засаленные свитки, которые старик забывал повсюду, а потом помогать с долгими и нудными подсчетами. От этого к вечеру у меня болела голова и сон не шел, а с утра в черепе будто перекатывались раскаленные камни; в ушах гудело, пальцы тряслись и все съеденное сразу просилось наружу. А ведь надо было еще готовить Чомолангму к празднику! Помня о том, что случилось в прошлом году, я постарался заранее приучить его к суете, толкотне и громким звукам. И хоть для этого мне пришлось надорвать голос и несколько часов кряду прыгать вокруг быка, стуча по украденному на кухне бронзовому котелку, тот вроде усвоил урок – по крайней мере, от криков больше не шарахался. Да, и еще слугам нужно было заниматься одеждой шенов – перестирать, разложить на плоской крыше, придавить камнями, отогнать любопытных птиц… Во влажной зимней мгле чуба сохли плохо, а вечером и вовсе могли замерзнуть, превратившись в ледяные пластины. Тогда нам приходилось сушить их над огнем; и не приведи Маричи57 передержать! Если оттаявшая ткань обгорала, приходилось еще и дыры штопать!

      Потому-то накануне Цама я был еле жив. Казалось, стоит закрыть глаза, и я тут же рассыплюсь – совсем как зола, которая сохраняет очертания сгоревшей деревяшки ровно до первого прикосновения. От мысли о том, что нужно еще несколько часов волочиться следом за быком по воде и посуху, а потом мерзнуть на площади в окружении богов и шенпо, меня тут же начинало мутить. В этот раз Чомолангму обрядили в праздничную сбрую раньше положенного срока, так что можно было бы прикорнуть еще на часок; вот только если бы старшие увидели меня спящим, наверняка задали бы еще работы. Я вздохнул, потер слипающиеся веки и еще раз проверил, достаточно ли крепко затянут ремень под брюхом быка; и тут меня осенило! Когда осмотр узлов, ремешков и застежек был окончен и прочие слуги начали расходиться, я сделал вид, что заметил царапину на копыте быка и затираю ее пропитанной воском ветошью. Вскоре вокруг никого не осталось. Я встал на цыпочки и прошептал в мягкое ухо Чомолангмы:

      – Будь умницей, не раздави меня!

      Бык фыркнул, окатив мою морду облаками пара. Во впадине за складкой подгрудка ремни прилегали к его телу не слишком плотно – щенку пяти лет как раз хватило бы места, чтобы пролезть между полосами дубленой кожи и повиснуть на них, спустив лапы. Так я и сделал. Покрывало на спине быка и шарф с ракушками-каури на шее прикрывали меня от любопытных взглядов и от ветра. Сам Чомолангма был теплым, как прогревшийся над очагом котел. Твердо уверенный, что от шума и движения проснусь и успею выбраться из укрытия, я зевнул и провалился в сон.

***

      Когда я проснулся, шел снег. Большие, слюдянисто блестящие хлопья кружились в воздухе и падали под копыта быка. Это было странно – в последний раз я видел снегопад в горах, когда искал подслащенные

57

Маричи – в Тибете богиня рассвета, солнца. Среди ее атрибутов – иголка и нитка.