Человек убивает лешего. Игорь Апальков

Календарные обычаи, обряды и праздники вепсов, Наука, 1994, с.100)

      Чумацкий шлях

      Утомился костёр вдалеке освещать

      Этой ночи слепой темноту

      Стало холодно вдруг, и остались сиять

      Только звёзды в колючем ветру

      Им шептаться всю ночь, леденя и горя

      Обжигая своей высотой

      Всех случайных прохожих, а конкретно меня

      Наполняя тягучей тоской

      Им мерцать, разливаясь молочным путём

      Сквозь века, и часы, и минуты

      Оставляя ушедших счастливей в своём

      Чувстве праведности и смуты

      Гроб на гроб, кость на кость – отрицание всей

      Философии духа и тела

      Что горит, но не греет, как звёздных ночей

      Покрывало из слёз и из мела

      Сотни тысяч секунд пролетят, словно сон

      Приближая к моменту распада

      Все печали и радости – только лишь фон

      Твоего лично Райского сада

      Когда умирает смерть

      Заметали февральские вьюги,

      Сквозь забытые всеми поля

      Хлопья цепкие, хлопья как руки

      Снега чёрного, словно земля.

      Он в тени замолчавшей луны

      Был изжёванным колким железом,

      Обжигающ, как чувство вины,

      И остёр, как и лёд своим срезом.

      В этот лютень в лесу горевал,

      Проклиная снега своим воем

      Старый волк, что совсем не вставал,

      Но смотрел на снежинки героем.

      В его умных глазах только гнев,

      Растекался, как кровь над ведром.

      И, казалось, что плавился снег,

      И, казалось, что жарко кругом.

      Мать-волчица уже не бежала,

      В её тяжких шагах была смерть,

      Она набок в лесочке упала,

      Дыбом встала белёсая шерсть.

      В её сути, внутри пуповины,

      Были спрятаны восемь волчат,

      (Может семь, может шесть с половиной,

      Кто теперь разберёт – все молчат)

      И глаза закрывались у волка,

      Стало хуже волчицы чутьё.

      Стало тише, всё медленно смолкло,

      Смерть открыла забрало своё.

      И неспешно так подходила,

      Наслаждаясь владеньем своим.

      И любовно животных накрыла,

      Как покровом своим Серафим.

      Но раздался вдруг вопль, и только,

      Как прорезался низ живота —

      Два горячих, дымящихся волка,

      Два волчонка размером с кота

      Оказались в заснеженном поле.

      И луна захотела взглянуть,

      Призывая открыть глаза воле,

      Призывая победно зевнуть.

      Отгрызая себе пуповину,

      Открывая глаза и скуля,

      Два волчонка, как два пилигрима

      Изучали владенья своя.

      Пошатнулась смерть и упала,

      Вверх вздымая сияющий снег.