Каверна. Тенгиз Maржохов

двух малолеток, девочек. Девчат не сажают.

      – Пусть стоят, хуй с ними, – распоряжается начальник конвоя.

      Собака полаяла, позлилась, успокоилась. Пересчёт.

      – Так, все?

      – Шестнадцать и две. Восемнадцать.

      – Все, – подвёл итог главный конвоир, о чём-то подумал, что-то припомнил. – Та-ак, встали! По моей команде… Пошли!

      Строй пошёл. Шли колонной меж путей к столыпинскому вагону. Скованные наручниками парами. Несколько раз останавливались из-за немощных – хоть штаны подтянуть. Одной рукой пристёгнут к паре, в другой баул, не перехватить; тянешь его, ногой помогая, штаны на высохшем теле сползают. Сзади девочки малолетки, неудобно. Курд причитает:

      – Не дергай, бичё… И так ели иду.

      Конвоиры заорали.

      – Давай быстрей! Шевелись! Что там?!

      – Да тут старенький… – объясняет конец колонны в голову.

      – Ладно, минута передых.

      Собака кидается на бедолагу, если бы не поводок разорвала бы, бестия.

      «Что же ты злая такая? – думаю. – Пристрастие или работа? По команде – монстр клыкастый или пёсик пушистый».

      Чем профессиональнее кинолог, тем послушнее собака. Если конвой спокоен, зэк неопасный, собака просто присутствует, а если конвой нервничает, собака превращается в монстра, рвёт и мечет.

      Добрались, передают конвою столыпинского вагона. Перегрузили, процедура прошла. Девчат в тройник, нас, всех шестнадцать, в одно купе.

      Меня предпоследним заводили, Курд за мной.

      Вижу, ступить некуда, битком… на полу баулы, ногу не поставить.

      Принимающий орёт:

      – Заходи! Заходи скорее!

      – Куда, начальник? Не видишь, ногу некуда поставить? Мужики, раскидайте баулы.

      Вдруг удар по затылку. Падаю внутрь. На меня падает Курд. Решка (решётка) закрывается под громкий мат.

      – Чё ты морозишь? Конвой провоцируешь, – недовольно бубнит Курд, пытаясь распутать руки, ноги и приземлиться.

      Я тру затылок. По любимой шишке попало. Почему вечно по любимой шишке попадает?

      – Курд, чем ты недоволен? Говорю же, ступить некуда!

      – Да вижу…

      – Ну а чё тогда?! – досадую я. – Мужики, вы тоже… видите, набивают, баулы покидали бы на третий ярус.

      Молчат, смотрят и молчат.

      «Ну, их! – думаю. – Что с них взять?»

      Тронулись, катимся, стало посвежее. А то, июль месяц, жара под тридцать. Недаром бывалые каторжане говорят – по этапу летом лучше не ходить.

      Перевели дух, успокоились, полезли по сидорам, чай подаставали.

      – Эх, кипяток бы… Ништяк было бы, – проговорил кто-то.

      – Попросим, может дадут?

      Начались дискуссии, кто должен попросить, и у кого из конвоиров. Какой-то неразочаровавшийся начал объяснять:

      – Сейчас закон поменялся, кипяток должны носить три раза в сутки. Когда солдатики конвоировали, они не должны были, но кипяток и чай давали. Можно было договориться за деньги и на запрет (алкоголь, наркотики).