Горячий снег. Юрий Бондарев

не знающие стыда глаза сощурены.

      – Для санинструктора может быть исключение, – ответил Кузнецов. – Если вы устали, Зоя, садитесь на передок второго орудия.

      – Спасибо, родненькие, – оживилась Зоя. – Я совсем не устала. Кто вам сказал, что я устала? Шапку даже хочется снять: до чего жарко! И пить немного хочется… Пробовала снег – от него какой-то железный вкус во рту!

      – Хотите глоток для бодрости?

      Уханов отстегнул фляжку от ремня, намекающе потряс ее над ухом, во фляжке забулькало.

      – Неужели?.. А что здесь, Уханов? – спросила Зоя, и заиндевевшие стрелочки бровей поднялись. – Вода? У вас осталось?

      – Попробуйте. – Уханов отвинтил металлическую пробку на фляжке. – Если не поможет – убьете меня. Вот из этого карабина. Стрелять умеете?

      – Как-нибудь сумею нажать спусковой крючок. Не беспокойтесь!

      Кузнецову неприятна была эта ее неестественная оживленность после мимолетного разговора с Дроздовским, это необъяснимое ее расположение и доверчивость к Уханову, и он сказал строго:

      – Уберите фляжку. Что вы предлагаете? Воду или водку?

      – Нет уж! А может быть, я хочу! – Зоя тряхнула головой с вызывающей решимостью. – Почему вы меня, лейтенант, так опекаете? Родненький… вы что, ревнуете? – Она погладила его по рукаву шинели. – Этого совсем не надо, Кузнецов, прошу вас, честное слово. Я одинаково отношусь к вам обоим.

      – Я не могу вас ревновать к вашему мужу, – сказал Кузнецов полуиронически, и это, почудилось, прозвучало вымученной пошлостью.

      – К моему мужу? – Она расширила глаза. – Кто вам сказал, что у меня муж?

      – Вы сами сказали. Разве не помните? А впрочем, простите, Зоя, это не мое дело, хотя я был бы рад, если бы у вас был муж.

      – Ах да, сказала тогда Нечаеву… Какая чепуха! – Она рассмеялась. – Я хочу быть вольным перышком. Если муж – значит, дети, а это совершенно невозможно на войне, как преступление. Понимаете вы? Я хочу, чтобы вы знали это, Кузнецов, и вы, Уханов… Просто я вам верю, вам обоим! Но пусть у меня будет какой-то серьезный и грозный муж, если вам хочется, Кузнецов! Ладно?

      – Мы запомнили, – ответил Уханов. – Но это не играет роли.

      – Тогда спасибо вам, братики. Вы все-таки хорошие. С вами можно воевать.

      И, закрыв глаза, как перед ощущением боли, преодолевая себя, отпила глоток из фляжки, закашлялась, тотчас засмеялась, помахав варежкой перед вытянутыми, дующими губами. С отвращением, как заметил Кузнецов, она отдала фляжку, посмотрела сквозь влажные ресницы на Уханова, невозмутимо завинчивающего пробку, но сказала не без веселого изумления:

      – Какая гадость! Но как все же хорошо! У меня сразу лампочка в животе зажглась!

      – Может, повторить? – спросил добродушно Уханов. – Вы разве в первый раз? Это самое…

      Зоя качнула головой.

      – Нет, я пробовала…

      – Уберите фляжку, и чтоб я не видел! – резко сказал Кузнецов. – И проводите Зою в санроту. Там ей будет лучше!

      – Ну, зачем вы хотите мной командовать, лейтенант? – шутливо