На связи. Олег Алексеевич Шабуня

з прагматичного водителя таксомотора и раздолбая-саксофониста. Матёрый таксист трогательно нянчится с совершенно невменяемым музыкантом, а на резонный вопрос соседа по коммуналке: «Зачем тебе это надо?», – следует лаконичный ответ: «Он с Богом разговаривает…» (подразумевается игра на саксофоне).

      В понимании автора данной книжицы, именно вот этот самый «разговор» с Богом (мирозданием, ноосферой и т. д.) является ключевым в любом жанре созидательной человеческой деятельности. При этом вероятность «беседы» подразумевает не только пиитов и иже с ними. Просто в сегменте «лириков» всё более наглядно, нежели у «физиков» (технарей и работяг). Фиксация, стенограмма этого разговора в стихотворном тексте более очевидна, нежели в «железе». Это то, что привнесено извне. В единичных случаях на выходе – целая книга. Иногда с десяток стихов. У большинства же (и в этой книженции) дело ограничивается двумя-тремя строфами. Именно поэтому основной объём большинства стихотворных сборников – наносы авторской отсебятины, по сути лишь объёмные фанерные декорации, необходимые для формально-смысловой законченности стихов, в основание которых заложены, подобные бозонам Хигса, крохотные «фонемы Бога».

      Жизни виражи

      Из детской тетради

      С бодуна так светло и тревожно,

      С бодуна мир идёт ходуном.

      С амплитудой почти невозможной:

      Даты, запахи, встречи – вверх дном!

      Клён под ветром, как будто в падучей.

      Гроздьев пену роняет сирень…

      Наудачу, очки нахлобучив,

      Начинаешь вживлять себя в день.

      Дождь влез в глаза, поправ очки

      Дождь влез в глаза, поправ очки,

      «…Ты должен уезжать…»

      Он застит мне, шельмец, зрачки –

      Приходиться брюзжать.

      Вагонный борт, дверной провал

      Оконному под стать.

      Я в тамбуре, я прозевал

      Последний шанс – отстать.

      Чужой рефрен подполз опять:

      «…Ты должен уезжать…»

      Или стоп-крана рукоять

      В руке, как нож, зажать.

      Ну, что за чушь, что ты несёшь:

      «Провал, стоп-кран, стилет».

      Ты знал, дружок, на что идёшь,

      Купив сюда билет.

      Через пару минут межвагонный сустав

      Хрустнув, выдернет пол из-под ног,

      И зажимы перронов отпустят состав.

      В сотый раз ты остаться не смог.

      Ленинград, 1987.

      Ночная прогулка

      Алексею Ахматову

      …А мой кораблик утл, почти что лодочка:

      Ни вёсел, ни руля, да в трюмах водочка.

      Куда ж нам плыть?.. – авось, куда и вынесет.

      Когда тебя, пловец, как глину вымесит....

      О. Охапкин.

      Почат флотский кубинский ром.

      Ну, держись, бедолага-плоть.

      Ром нам – плот, или нет – паром,

      Чтобы ночь на нём переплыть.

      Вниз, по стапелю кухонного стола,

      Соскользнём, подытожим главу, –

      Невесомы стали наши тела,

      Это значит: мы уже на плаву.

      В трюмах сумок – стихов тюки,

      Полбуханки ржаных хлебов.

      Что за вздор – рук гранёных крюки

      Абордажные, скрежет зубов.

      Будет скуп и неряшлив наш бой,

      Затрещат утлых курток борта.

      Враг обступит зловещей гурьбой,

      Грозно спросит у нас паспорта.

      И совсем уж некстати удар

      По шпангоутам рёбер ногой…

      Мы крушение примем как дар,

      Что сюжет выгибает дугой.

      Навьючив поклажу на спины

      Н. А.

      Навьючив поклажу на спины

      Со сжатым дыханьем баллоны,

      В пучины уходят мужчины –

      Туда, где отвесные склоны

      Срываются в смуглые бездны

      Укутанных мраком провалов,

      И где лишь колючие звёзды

      Мерцают на масок овалах.

      Туда же ныряют девчушки

      В таких же упругих одеждах.

      Девчушки свинцовые чушки

      На узеньких талиях держат.

      Над ними – покатые волны,

      Под ними – бескрайние шельфы.

      Они отрешённо и вольно

      Зависли в немыслимой толще.

      Однако легчает их ноша,

      Зов