Постижение любви. Судьба советского офицера. Николай Фёдорович Шахмагонов

так много сладких нег.

      Легка ты в вальсе, светло-руса,

      А я грущу, что унеслась

      Навеки юность. Мне так грустно,

      А всё же грусть моя светла!

      – Это мне?

      – Да, конечно.

      – Не может быть, вы шутите, – не верила Света.

      – Тогда обратите внимание на строки. «Сияли очи» – «С», «вальс нас кружил» – «В», «ещё» – «Е», «тая» – «Т». Получается «Свет»… А дальше: «легка» – «Л», «а я грущу» – «А», «навеки» – «Н», «а всё же» – «А». Получается «лана». А в целом – Светлана. Девушки с таким именем у меня ещё не было, – сказал он и тут же прибавил: – Простите за бестактность. Я хотел сказать, что не было девушки с таким именем, которой бы я посвятил стихи.

      Она не ответила, а только слегка потупила свой взор.

      После вечера танцев, были кефир и прогулка по санаторию. Всё как в тот далёкий год. Всё и не всё. Теремрин стал другим, и родители его недавней партнёрши по танцам были практически его ровесниками, а вместо Кати, старше которой он был всего на десяток лет, была Света, которой он в отцы годился. К тому же он приехал с дочерью и приехал не отдыхать, а работать.

      Тем не менее, в тот вечер он долго не мог заснуть, усевшись на лоджии в кресло-качалку. Именно здесь в свой прошлый приезд он написал поэму.

      Даша ушла в гостиную, ставшую её комнатой, но тоже не спала и что-то писала при свете ночничка. Успокоенный тем, что Даша танцевала, что общалась с Олегом, Теремрин даже не предполагал, что она пишет письмо Диме Труворову, что не всё просто в её девичьем сердце, и что увлечения в юном возрасте не меняются столь стремительно, как, зачастую, в возрасте зрелом.

      Впрочем, ему было о чём подумать в эту тёплую пятигорскую ночь. Минувшие дни были полны впечатлениями, которых могло хватить не на дни, а на годы. Он устал от мыслей, от переживаний, ему хотелось хотя бы на какое-то время вернуться к ощущениям, давно забытым, ощущениям свободного полёта по жизни, несдерживаемого её условностями. И своё состояние он не мог ни оценить, ни осмыслить, он умел выразить его только поэтическими образами.

      И он стал писать, как всегда быстро, едва поспевая за полётом мысли, подобной волшебной стихии, которая одна только и может управлять поэтом:

      О тебе сказал мне Бог Мой Русский:

      «Отчего такую не найдёшь,

      Чтобы косы были светло-русы

      И волнисты, как под ветром рожь?

      Чтобы песен сила Гамаюна,

      И небесной синевы глаза

      Чаровали, словно в Росиюнии,

      Родника хрустальная слеза?»

      Я тебе отвечу, Бог Мой Русский,

      Что всю жизнь такую я искал,

      Если б встретил косы светло-русые,

      Никогда б уже не потерял.

      И к Тебе с волненьем бесконечным,

      Обращусь, О, Царь Небесный Мой!

      Кто, скажи, в наряде подвенечном

      Твоей Волей в Храм войдёт со мной?

      Знаю я, что путь наш в мире Божьем

      Предначертан Промыслом Творца.

      Лишь любовь и вера от подножья

      До святого доведут