Тихая жена. А. С. А. Харрисон

она, – мои родители, бывало, не разговаривали друг с другом. Однажды это затянулось на целый год.

      – Как такое вообще возможно?

      – Ну, вообще они разговаривали. Но не друг с другом. А так, словно рядом никого нет или есть только мы, дети, а потом началось: «Джоди, передай отцу, что ему надо бы постричься». А он, естественно, в той же комнате и все слышит.

      – И ты передавала?

      – Хоть это и глупо, но в большинстве случаев – да, я повторяла ее слова. Наверное, была слишком мала и не понимала, что можно в это просто не лезть.

      – Похоже, они сильно друг друга ненавидели.

      – Иногда казалось, что так. Но временами все шло просто отлично.

      – У моих хотя бы всегда было одно и то же, – сказал Тодд. – Он на нее наезжал, она зажималась. Всегда так.

      – Неожиданно, – Джоди сильно удивилась и полезла в сумочку за бальзамом для губ, еще раз откорректировав в голове его образ. – Тебя он тоже обижал?

      – Не особо. Меня, как правило, просто игнорировал.

      – А чем твой отец занимался?

      – Работал в парке. По сезону. А зимой почти все время сидел дома. В подвале. У него там было кресло и заначка. Мы слышали, как он там бормочет, знали, что к ужину он будет уже пьяный, и ходили на цыпочках, молясь, что он там заснет и сегодня уже не выйдет.

      – Похоже, нелегко тебе пришлось, – говорит Джоди, и его образ еще больше меняется.

      – Это было давно. Он умер. Их обоих уже нет, – Тодд остановился, чтобы завязать шнурок, в такой холод спина гнулась плохо.

      – В моей семье, наверное, самым неприятным было притворство, – продолжила она. – Ну, то есть большую часть времени все шло хорошо, но даже когда начинались какие-то разногласия, отец все равно ходил на работу, мама готовила ужин, мы вместе садились за стол, они расспрашивали нас, детей, о том, что было в школе, а потом ложились в одну постель. Но все молчали. Делали вид, что ничего не происходит.

      – А из-за чего они ссорились?

      – Ой, ну, как обычно. Моногамия ему не давалась.

      – Моногамия вообще не для мужчин. Или мужчины не для нее. Как ни поверни. И то верно, и другое.

      – Думаешь?

      – Знаю.

      – У твоих то же самое было?

      – У моего старика была одна любовь всей его жизни – виски.

      – Тогда почему ты делаешь такие заявления насчет моногамии?

      – Все мужчины рано или поздно изменяют, так или иначе. Мой отец изменял с бутылкой.

      Вспоминая этот давний разговор, Джоди думает, что следовало обратить на него больше внимания, задуматься. Но тревожный звоночек в ее голове тогда почему-то не прозвонил.

      Они шли на север по Ла Салле, мимо Торговой палаты, мимо банков, магазинов, мэрии. Из-за точечной перспективы, созданной вздымающимися по обе стороны улицы, словно утесы, офисными зданиями, и узкой полоской неба, указывающей вперед, как магнитная стрелка, все время казалось, что они идут по туннелю. Тодд рассказал, как умирал отец, как мать самоотверженно ухаживала за ним. Старик выбрался из своей подвальной берлоги и потихоньку угасал, лежа на диване. Поскольку он уже был при смерти, мать