Влюбленные. Сандра Браун

на самом виду были разбросаны улики.

      Черт!..

      Он не успел их убрать – несколько десятков фотографий Амелии и ее детей, играющих на берегу. Точнее, он не предполагал, что их нужно прятать. Доусон сделал эти снимки с помощью своего мобильного телефона, увеличил на ноутбуке и распечатал. Кроме того, на подоконнике все еще лежал бинокль, через который он наблюдал за соседкой.

      Больше всего Доусону было неловко за снимки, на которых Амелия была одна. На некоторых она выглядела задумчивой, почти печальной. На других, напротив, смеялась над проделками сыновей, и ее волосы разлетались по ветру, сверкая в солнечном свете словно нимб. А один снимок, на котором Амелия стояла у воды в купальнике, придерживая руками свою соломенную панамку, и вовсе выглядел почти интимным. Низкое солнце светило ей в спину, и купальник почти сливался с кожей, тогда как вся фигура, напротив, была четко высвечена по контуру лучами света.

      Сейчас Амелия была одета более скромно – в уже знакомый ему пляжный халат и купальный костюм, состоящий из бюстгальтера и трусиков. К босым ногам прилип песок, и Доусон догадался, что сюда она пришла прямо с пляжа. Широкополая панама, по-видимому, осталась под пляжным зонтиком – скорее всего, Амелия решила, что столь заметный головной убор будет слишком бросаться в глаза и может помешать ей незаметно приблизиться к коттеджу, который она вознамерилась взять штурмом.

      Интересно, как она догадалась?.. Доусон снял этот коттедж всего два дня назад и принял все меры предосторожности, чтобы Амелия Нулан раньше времени не обнаружила, что у нее появился сосед. Но она его засекла и, несомненно, приняла за извращенца-вуайериста, так что теперь у нее были все основания для гнева.

      Впрочем, помимо гнева она, похоже, испытывала и страх. Во всяком случае, рука, в которой она сжимала свое незатейливое «оружие», заметно дрожала. Зато в голосе звенели стльные нотки, и Доусон невольно подумал, что перед ним стоит человек решительный и мужественный, способный в нужный момент перебороть свой страх и неуверенность.

      – Кто вы такой? – холодно повторила Амелия Нулан, угрожающе взмахнув баллончиком.

      – Мое имя – Доусон Скотт. Доусон имя, Скотт – фамилия. Второе имя – Эндрю. Можете убедиться сами – вон мой бумажник… – Он кивком указала на стол.

      Не отрывая от него настороженного взгляда, Амелия попятилась и, взяв со стола бумажник, открыла. Внутри, в кармашке из прозрачной пленки, хранились выданные в Виргинии водительские права на его имя – и журналистское удостоверение. Доусон о нем совершенно забыл, а теперь было уже поздно: в руках Амелии оказалась еще одна улика.

      Она с таким отвращением отшвырнула бумажник, словно у нее в руках вдруг оказалась гремучая змея.

      – Так вот вы кто!.. Жалкий репортеришка!.. – прошипела она.

      Доусону ничего не оставалось, кроме как попытаться изобразить улыбку.

      – Вообще-то не жалкий. Говорят, я очень неплохой журналист, – сказал он, но его слова не произвели желаемого эффекта. Амелия машинально вытерла руку о халат как человек, случайно прикоснувшийся к чему-то