Как белый теплоход от пристани. Сергей Осмоловский

будто плыла, мерно покачивая бёдрами и кокетливо увиливая от липкого внимания прохожих. Темноволосая, в белом обтягивающем платье до колен с глубоким вырезом на груди и в открытых белых туфельках на шпильке! Она выделялась в толпе не просто красотой, а какой-то исключительной особенностью, загадкой более непостижимой, чем улыбка Джоконды. Перед такой силой обычно рассыпаются в прах самые непробиваемые двери. Подошвы таких ножек, как правило, умащены слезами самых чёрствых самцов. Такие улыбки проскальзывают в сердца самых закоренелых интровертов, разжигая в них неведомый огонь жизнелюбия.

      Такие улыбки пронизывают насквозь, как иголки сердца бабочек в гербарии коллекционера. И Он застыл – беспомощно, точно коряга посреди людского течения, и колыхнулся не раньше, чем девушка скрылась из виду, нанизав его потрясение на каблучки. «Какая она красивая! – осилил Он вслух. – Глаза! Волосы! Осанка!.. А улыбка! Боже мой, улыбка!.. Как жаль, что больше никогда…». Он не договорил. И даже не успел додумать. Обречённые мысли прервало что-то молодое и смелое, которое схватило его за лацканы и швырнуло бегом в ту сторону, куда скрылась его прекрасная и таинственная незнакомка.

      «Чёрт!.. Растерялся, как первоклассник! Женился, что ли – хватку потерял», – Он всё тянул шею, всё высматривал совершенный образ, растаявший облаком в дымке людей. Тщетно. Вскоре, кое-как успокоившись, Он развернулся и зашагал в общем строе, глядя поверх голов…»

      21 марта (пятница)

      Мне приснилась женщина. С усами.7

      Всё же, думаю, что это была не женщина, а девушка. Почти девочка. Разница принципиальная – усы её только-только зарождались. И развивались уверенно – как срамная болезнь. Уже через несколько мгновений невинные уста её оказались полностью сокрыты под исключительно пышной меховиной.

      Девочка стояла в фате, под руку с каким-то офицеришкой (безусым, кстати) и вся меркла под ветвистыми гирляндами усов, будто углём нарисованных детской ручкой.

      Она молча стояла и смотрела на меня. Я тоже смотрел на неё и тоже молчал. Молчал оттого, что мне совершенно нечего было ей сказать! И все приглашённые вокруг – молчали. Без звуков, без движений ждали, во что выльется наша с ней встречная бледная монументальность. Если и может быть ещё тише, то только после смерти.

      Ассоциация с физической кончиной прилипла к сознанию, точно стафилококк на кожу, превратив забавный сон в кошмарный. Не без доли брезгливости я ощутил, как, повинуясь второму закону Ньютона, со лба, превозмогая рельеф лицевого устройства, к моему подножию устремились борзые капельки пота.

      Известно, что при определённых обстоятельствах молчание – золото. Не уверен, входит ли сновидение в число таких обстоятельств, однако наше упрямое безмолвие явно прилежало к чему-то ценному и постепенно материализовалось в свадебные подарки. Я пригляделся: все они были на моё имя. Но распаковывать их бросился почему-то женишок в погонах. Делал он это второпях – некрасиво, жадно и почему-то молча! Выглядел церемониал

7

Кстати, недурственное начало для рассказа. Или даже романа. Только вслушаться: «Мне… приснилась… женщина… с усами…». Сколько в этом музыки! (А. С.)