Курс. Андрей Васильевич Евсиков

ярче, чем мы, – это не может не впечатлять.

      Озорной огонёк промелькнул во взгляде Миры. Она присела на уступ, обняла колени руками и кокетливо приклонила к ним голову.

      – А не поделится ли рыцарь историями любви из той своей далёкой жизни? Не сомневаюсь, это было красиво, пылко и незабываемо. И очень интересно…

      – Позволь, Мира, пока сохранить мои личные тайны в секрете. Ну, может быть, когда и наступит время для старого рыцаря писать сопливые мемуары по воспоминаниям прошлых жизней, но я бы хотел оттянуть эту неловкость.

      – Ну… Ну, хотя бы, может, вспомнишь стихи, которые вдохновляли тогда? Я уверена, что в них не было примитивных и дешёвых душе излияний любимой, за которые сейчас пришлось бы краснеть?

      Рос посмотрел на Миру с тенью задумчивости. Не прекращая улыбаться, поднял голову к небу, в котором уже властвовали краски заката, и, полуобернувшись к морю, неспешно, как бы вспоминая, но с интонацией, не оставляющей сомнения в искренности, начал читать:

      Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,

      И руки особенно тонки, колени обняв.

      Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

      Изысканный бродит жираф.

      Мира машинально выпрямила руки и приоткрыла рот, выражая интерес, восхищение и удивление одновременно.

      Ему грациозная стройность и нега дана,

      И шкуру его украшает волшебный узор,

      С которым равняться осмелится только луна,

      Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.

      Вдали он подобен цветным парусам корабля,

      И бег его плавен, как радостный птичий полёт.

      Я знаю, что много чудесного видит земля,

      Когда на закате он прячется в мраморный грот.

      Я знаю весёлые сказки таинственных стран

      Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,

      Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман,

      Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

      И как я тебе расскажу про тропический сад,

      Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

      – Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад

      Изысканный бродит жираф.

      Ощутив многозначительную паузу, Рос поспешил вернуться к типичному образу «старого солдата, который не знает слов любви», исключающему всякий конфуз в душе:

      – Лёхе очень нравился Николай Гумилёв.

      – Не прибедняйся, Рос! Такая поэзия украсит любого «старого солдата» и в том, и в этом мире, – серьёзно и задумчиво произнесла Мира, глядя вдаль. И уже весело, переведя взгляд на Светла: – Ведь это же твой любимый типаж?

      Мира встала, и они направились в обратную сторону.

      – Мне кажется, что твои погружения в ту эпоху не полностью пропитаны тотальной трагичностью, раз вызывают ассоциации с такой поэзией? – продолжала Мира.

      – Н-нет… – задумчиво протянул Рос. – Пожалуй, ассоциацию с пережитым в этих погружениях