Проект «Тревожные Небеса». Гордей Егоров

отключили, чтобы люди охотнее шли в убежище. Воды тоже нет. Зато есть десять миллиграмм морфина. Нога настолько одеревенела, что укол я почти не чувствую. Каково ты, наслаждение, о котором грезят миллионы? Саша разрезает джинсы чтобы промыть рану. Не хочу туда смотреть, но не выдерживаю. Приступ тошноты спазмом перехватывает горло.

      – Терпи!

      Резкий запах спирта. Снова приступ тошноты и… боль.

      – А-а-ш-ш-ш-ш… – сдерживаю крик.

      Смотрю на свечу. Этот танец завораживает. Дышу вместе со свечой. Я знаю, что я – не моя боль. Свеча мне поможет. Дыши со свечой.

      – Навылет прошла.

      Свеча тоже дышит со мной. Я смотрю на неё, а она смотрит на меня.

      – Тебе повезло.

      – В чём? Что меня подстрелили? Или что оперирует меня шестнадцатилетняя недоучка при свечах? – я вдруг сам слышу свой голос со стороны. Почему мне кажется это таким смешным?

      Саша надувает щёки. Я слышу, как начинаю ржать.

      – Не обижайся, я же пошутил!

      Она берёт диванную подушку и подкладывает мне под ногу, чтобы промыть рану с другой стороны. Я снова смеюсь.

      – Заткнись ты уже, – огрызается она. Я приподнимаю голову, чтобы посмотреть назад на ногу. Она накладывает повязку. Вижу, что руки у неё дрожат.

      – Давай потуже, Шура! – да она вся так дрожит, что чуть бинт не роняет, – Слушай, это же не конопля! Почему мне так весело?

      Её личико снова кривиться, а по щеке стекает слеза. Однако она не останавливается. Всё туже и туже оборачивает ногу.

      Я снова смотрю на свечу. А она смотрит на меня. Укоризненно. С осуждением.

      – А что я такого сделал?

      – Ничего.

      – Это ты сказала?

      Поворачиваюсь к Саше. Потом к свече. Дьявол.

      – Всё. Готово.

      Она отклоняется назад и плюхается на попу. Потом ложиться на пол и сжимается, обхватывая колени. Я переворачиваюсь и прощупываю ногу в том месте, где была рана – тугая белая повязка с красным капельным рисунком и далёкое как раскат грома за горизонтом послевкусие боли.

      – Да ты волшебница!

      Её начинает сотрясать от плача. Она мотает головой.

      – Нет!

      – Да!

      – Нет! Нет-нет-нет-нет… я потому и бросила, – всхлипывает она сквозь шёпот, —Что руки не слушаются… и не могу я… и больно мне до одурения, когда я вижу как другому больно! Нет. Не могу я это…

      – Но смогла! – торжественно поднимаюсь в вертикальное положение, на всякий случай придерживаясь за диван, – Видишь!

      Пламя свечи неверно колеблется, но замечаю, что глаза её зажмурены. Делаю пару шагов – нога не гнётся, но боль такая тупая и далёкая… ходить вполне можно. Беру свечу. Нужно сделать ревизию и проверить: что есть, чего нет… И подумать, что делать дальше. На душе спокойно, умиротворённо. В такой милой и уютной квартирке при свечах кажется, что нет никакого апокалипсиса, вируса, убежищ. Хочется чаю и послушать истории – как это было в детстве.

      На кухне есть немного воды, много еды. Полотенца, одежда, лекарства. Моего размера правда нет, но если… Возвращаюсь в комнату