Хроника одного полка. 1915 год. Евгений Анташкевич

Тут я сам.

      Он ударял молотком по полосе, повёртывал её то так, то так, опять ударял-постукивал, взял щипцы и, пока подкова была горячей, вывернул и загнул у неё на концах шипы. В готовой подкове пробойником пробил восемь дыр для гвоздей и бросил остывать.

      – А мне такого бебута сробишь? – тихо спросил Кешка.

      – Сроблю, а што ж не сробить?

      – А чё возьмёшь?

      Семён Евтеевич положил инструмент, отпил из ковша воды и ответил:

      – Я тут часами интересуюсь… – Он не успел договорить, в кузню вбежал младший сын хозяина и заорал:

      – Лихо! – Он махал руками и дрожал.

      – Што за лихо, што стряслось? – Семён Евтеевич плеснул из ковша на руки и стал вытирать о передник.

      Следом вошёл хозяин.

      – Там ваш… – сказал он и сделал замысловатое движение рукой вокруг шеи.

      – Где? – Семён Евтеевич сорвался с места, и Иннокентий за ним. Они выскочили из кузни, хозяин завёл их в пустую конюшню, и они увидели, что седельник висит в петле. Семён Евтеевич подскочил, выдернул из сапога бебут и резанул им по сыромятному ремню, на котором висел седельник, тот стал падать, Иннокентий только успел перехватить его поперёк туловища.

      – От дура, – пыхтел Семён Евтеевич, перехватывая седельника под плечи. – Што удумал! Язви т-тя в душу.

      Они втроём положили седельника на застеленный соломой пол, и Семён Евтеевич кулаками ударил его в грудь, тело седельника дрогнуло и обмякло. Семён Евтеевич некоторое время смотрел, потом заправил вывернутый изо рта багровый язык, провёл ладонью седельнику по лицу и закрыл ему глаза.

      – Вот тебе и вот! – тихо промолвил он. – Прими, Господи, душу раба твоего Илизария!

      Они сидели рядом с телом седельника и молчали. И тут Кешка вздрогнул, он услышал с улицы сигнал полковой трубы «сбор» и конский топот.

      – Час от часу не легче, – выдохнул Семён Евтеевич. – Как же его теперь хоронить, коли сбор трубят?

      Иннокентию сказать было нечего, судя по всему, Красотка уже стояла готовая, и надо ехать в казарму, но он не мог пошевелиться. Семён Евтеевич встал с колен, отряхнул штаны, глядя на седельника, перекрестился, нагнулся, вынул у того из сапога такой же, как его, бебут и подал Иннокентию:

      – И ковать не надо! Иди, я тута сам управлюсь, это дело наше, обозное! А медалю свою ты перецепи на шинель.

* * *

      Когда офицеры разошлись по эскадронам, Розен обратился к капитану Адельбергу:

      – Аркадий Иванович сказал, что вы знаете обстановку!

      Адельберг согласно кивнул:

      – Да, представление имею.

      – Объясните, что происходит! Присядем, господа!

      Адельберг взял чистый лист, перо и нарисовал схему, на которой в верхнем правом углу листа написал «Ласденен», в центре – «Лык», а в правом нижнем углу «Августов». Между названиями городков Ласденен и Августов он нарисовал удлинённый овал и написал латинскую букву «X».

      – От Ласденена и вот сюда юго-западнее Августова стоит наша Десятая армия генерала