День восьмой. Ирина Яновская

дорогой, я буду собирать зеленые книжицы и обставлять ими этажерочку. Теперь понятно?

      – Понятно. Но, Кисюль, «обставлять этажерочку» вроде нельзя сказать…

      – Да плевать! Короче, первая книженция есть, осталось найти таких штук десять – пятнадцать. Я их по «инету» закажу, главное, чтобы они все тоже с золотыми буковками на обложке были, к шторам будет идеально.

      Так я оказался на втором этаже, в бильярдной. Весь этот день я простоял на этажерке один, но меня грела мысль, что уже скоро купят много зеленых книг и мне будет не так скучно. И может быть, на мою радость, среди них окажется и полное собрание «Проклятых королей» Мориса Дрюона в зеленом переплете. Я так размечтался о возможности встречи со старым другом, что не заметил, как наступили сумерки. Мне осталось пережить последнюю ночь одиночества. И тут я услышал тихое покашливание.

      – Ой, кто здесь? – встрепенулся я.

      – Это я, этажерка. Горничная все время открывает окно для проветривания, а у меня возраст, иммунитет слабый, вот и простыла в итоге, – и она чихнула, как бы подтверждая факт простуды.

      – Уважаемая, теперь у вас есть я, а скоро хозяйка дома купит еще много зеленых книг, и вам будет не так одиноко.

      – С чего это вы взяли, что до того, как вас поместили на одну из моих полок, мне было одиноко?

      – Почувствовал.

      – А я вот чувствую, что вы ужасно болтливы, – ворчала этажерка.

      – Каюсь, виноват, что докучаю вам. Диоген по такому случаю сказал: «Один болтун, сильно докучавший Аристотелю своим пустословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал».

      – Предлагаете мне поступить так же?

      «Ларец мудрости» вздохнул и промолчал. Но уже через пять минут завел разговор вновь.

      – Интересно мне, а как завтра нас расставят? У вас не так уж и много места.

      – Расставят, как и полагается в жизни. Внизу самые низко ранговые, а чем выше полка, тем важнее те, кто на ней стоит. Ведь смысл жизни и состоит в том, чтобы постоянно стремиться вверх.

      – «Всё ритм и бег. Бесцельное стремленье. Но страшен миг, когда стремленья нет», – процитировал Ларец.

      – Милейший, это ваши строки?

      – Это Бунин во мне говорит.

      – Ты, видимо, действительно важен, раз сразу попал на мою верхнюю полку. Но завтра, когда привезут других, все может оказаться совсем иначе.

      – Уважаемая, вы не находите, что с такими оценочными суждениями будет сложно постичь мудрость жизни?

      – Я тут краем лузы услышал вашу беседу, – вмешался в их разговор Бильярдный стол, – похоже, вы оба слишком серьезно относитесь к этой жизни.

      – А как же к ней еще надо относиться? – спросила этажерка.

      – Вся наша жизнь – игра! – с пафосом произнес бильярдный стол.

      – О, вы знаете Шекспира? Это делает вам честь! Обожаю интеллектуальных собеседников. Но я все же более согласен с Сенекой в том, что «Жизнь – это борьба и странствие по чужбине». А что об этом думает госпожа штора? – и Ларец посмотрел на золотую занавеску.

      Штора, качнувшись, негромко ответила:

      – Главное,