Младенец и черт. Борис Акунин

такой князь козлов! Что такой «шпион»?! Я честни дачник!

      – Ну как угодно. Вам же хуже. Сюда его.

      Пока «честного дачника» втаскивали наверх, Лучников виновато доложил:

      – Виноват, ваше благородие, не доглядели. Сожрал он бумажку.

      Но князя это не опечалило. Ничего. Если надо, Рябцев другую нарисует. А еще лучше – сам отведет к тайнику и объяснит, что за папка такая.

      – Гутен аппетит, герр шпион, – весело обратился штабс-ротмистр к немцу. – Бороденку позвольте.

      И потянул за растительность.

      – Что ви позволяйт! Больно!

      Борода не отцеплялась.

      – Клей отменный. – Козловский иронически развел руками. – Уважаю германскую основательность. Обыскать.

      Сам пока подошел к Рябцеву.

      Поручик вел себя противно. Весь дрожал, да еще всхлипывал.

      – Что за документ вы скопировали? Триста листов большого формата?

      – План… План развертывания… Генеральный… Против Германии…

      Козловский присвистнул.

      Во всем военном ведомстве нет документа более важного и секретного, чем Генеральный план развертывания войск на случай войны. Там и расположение соединений, и направление ударов, и цифры, и сроки. Лучшие стратеги разрабатывали. Бесценный этот свод по предписанию может существовать лишь в двух экземплярах: один у военного министра, другой у начальника Генерального штаба. Как мог получить доступ к Генеральному плану развертывания Рябцев, малозначительный сотрудник штаба Гвардейского корпуса? Ладно, это позже. Сейчас нужно было ковать железо, пока не остыло.

      – Я искуплю… – лепетал предатель. – Безвыходное положение. Клянусь! Проиграл в карты. Долг чести!

      Козловский цыкнул на него:

      – Про честь молчали бы. Гвардейский офицер!

      – Господин штабс-ротмистр, я правда искуплю! Не передал ведь, только собирался. Я чистосердечно! Могу ли рассчитывать на снисхождение?

      Выдержав небольшую, но грозную паузу, князь кивнул:

      – Да. Если расскажете всё без утайки, то суда и тюрьмы не будет. Вам позволят застрелиться. Согласно традиций.

      Но Рябцев от этих слов не воспрял духом, а напротив съежился.

      – А? …Спа…сибо. Может быть, лучше в тюрьму?

      – Ну, если лучше – тогда конечно, – брезгливо пожал плечами Козловский и отвернулся. Интерес к Рябцеву он временно утратил. С этим слизняком трудностей не будет.

      Стал приглядываться к резиденту. Тот стоял, разведя руки в стороны, агенты прощупывали швы на его одежде. Лицо, до глаз заросшее бородой (черт ее знает, может и не фальшивой), бесстрастно, но руки выдают-таки волнение: большой палец правой крутит перстень на указательном.

      – Что было на схеме, которую проглотил ваш голодный приятель? – спросил штабс-ротмистр у Рябцева через плечо.

      – Место, где спрятана папка, – с готовностью ответил тот. – Видите ли, она большая, желтая такая. Я ведь как? Несколько листов перепишу, трубочкой скатаю и за пазуху. Но с территории не вынес, честное-благородное слово. Только