Приют отверженных. Алексей Свитков

просил ближе ста метров от лагеря не гадить, в лес уходить, а ты что наделал?

      – А я не добежал, не держание у меня, – ухмыльнулся Ял, застегивая штаны, и подтягивая пистолет, висевший на ремне в плетеной кобуре. – Или ты против такой версии, сдавать меня пойдешь?

      – Не пойду, стукачом никогда не был, – махнул рукой Ромся. – Но и ты не говори лишнего и все целее будут.

      – Да вы задрали, поспать дайте, – громким шепотом произнес человек с морщинистым лицом.

      – Лишь бы поорать, – буркнул другой, молодой со светлыми, лохматыми волосами. – Перестрелять бы вас, тогда точно тихо будет.

      – Чего несешь, кого расстреливать собрался чекист, – прикрикнул Ял, слегка повысив тон голоса, и рукой потянулся к рукояти пистолета. – Я тебя сейчас сам пулю между глаз оформлю.

      – Не Ял, тут надо тихо, – улыбнулся Ромся. – Ты ему ножом по горлу полосни, или по пузу что бы дольше мучился.

      – А тебе рыжий давно пора язык отрезать, – сказал лохматый доставая нож. – Бума, подержи наше солнышко.

      – Всегда пожалуйста, – раскинул руки в стороны морщинистый.

      – Я сейчас вам обоим что-нибудь отрежу, – огрызнулся Ромся, вытаскивая из-под ремня небольшой железный топор, с деревянной рукоятью.

      Обстановка стала не управляемой. Каждый выхватил холодное оружие, и стал трясти друг перед другом рассекая воздух, выкрикивая оскорбления стараясь напугать или спровоцировать на нападение. Никто не вытаскивал огнестрел, пистолеты, обрезы ружей и карабинов, оставались в плетеных из кожи кобурах.

      – Не смей, – крикнул Ял, наблюдая как Ромся потянулся за пистолетом. – Только холодное оружие, а иначе они тебя убьют, и я тоже буду стрелять.

      – Зачем остановил Ялик, – сокрушаясь поднял вверх Бума с морщинистым лицом. – Такой повод был солнышко затушить.

      – Ты дурак так поставляться, – вставил Щерба, сидевший все это время спокойно на бревне и не вступая в конфликт. – Сам сказал, что не первый месяц на острове, а ведешь себя как новичок.

      Раненый в ночной перестрелке Лепетун от криков и возни вокруг пришел в себя. От нахлынувшей нестерпимой боли громко закричал, скребя пальцами землю, выгнул спину, а затем медленно свернулся клубком. Остальные, забыв о склоке смотрели как Лепетун размотал грязные тряпки, обнажив рану. Острый запах гниения плоти ударил в нос, заставив отвернуться. По всей поверхности живота, паха и бедра, где он удалил дробь, виднелись небольшие круглые отметины от попадания мелкого снаряда, перемешанные с синяками. Более глубокие раны, дробь из которых раненый так и не вытащил, гнили источая зеленоватую жидкость.

      Лепетун с большим усилием отвинтил крышку от бутылки с алкоголем, плескавшийся почти на самом донышке. Понял, что рану обрабатывать бесполезно, выплеснул все содержимое в рот, и быстро проглотил, не дожидаясь пока жидкость не выплеснуться обратно, из-за подступающего кашля. Горло и пищевод ободрало