Необыкновеллы. Сказки для взрослых. Сергей В. Бойко

смерть их ничему не научила!

      А что же мы? А мы – опять в парилку!

      (Она уже нам как родная стала.)

      И черт поддал! И адский пар повеял,

      как будто сто иголок пихты в глаз,

      остатки ледовитого кошмара

      вгоняя внутрь остуженного тела,

      и в нас столкнулись Арктика и зной,

      взрываясь от восторга встречи паром!

      (Мы тоже хохотали от восторга,

      когда пылала дружно наша кожа,

      надетая на ледяной скелет.)

      Перегреваться – всем! – небезопасно.

      И мы прошли в чистилище из ада,

      как новые прокатным станом рельсы,

      и прыгнули в бассейн – как будто бомбы!

      (Вода в бассейне вздулась, закипела –

      и испарилась вся под потолок.)

      Вот так и бродим мы туда-обратно,

      такая уж нам выпала судьба:

      из-за ошибки чьей-то не попасть,

      не вырваться и не найти дорогу

      до райских кущ – никак и никогда!

      Сказать по правде, нам и так неплохо:

      в чистилище остынем – в ад идем.

      – «Ну, где ты, черт? Давай поддай!» – кричим

      и под рукоплесканье и шлепки

      и поцелуи веников загробных –

      «Да дверь плотней закрой! да квас возьми!

      да не греми копытом – полезай!» –

      с чумазым чертом вечность коротаем

      и вам желаем – вместе с легким паром,

      хорошим другом и парилкой чистой –

      пройти всю вашу Жизнь и вашу Вечность

      до долгожданно-Страшного Суда!

      А там – посмотрим…

      Прокопыч

      Субботнее утро 5 сентября 2015 года в Подмосковье выдалось прохладным и пасмурным. Федька – Эллочка Федяева – подвезла меня на своем черном «Тигуане» до самых ворот бетонного строения, высадила прямо в лужу – «Дверью не хлопай!» – и укатила к маме в Монино. Я пересек пустой заасфальтированный двор и вошел в гулкое безлюдное фойе. Отражаясь от стен, мои шаги топали за мной как «сопровождающие его лица». Я толкнул еще одну дверь – высокую и тяжелую…

      В зале было полно народу.

      – Вовка, прости, чуть не опоздал! – пробормотал я.

      Мой букет – четыре бледно-розовых гвоздики – лег поверх целой горы из бордовых роз. За этой горой Вовку совсем не было видно.

      Весь последний год мы с ним созванивались по мобильнику почти каждый день – в режиме «недолго, но часто», собирались встретиться и как следует «усугубить», но откладывали, ожидая улучшения Вовкиного здоровья. Дооткладывались до того, что его Татьяна сообщила мне по мобильнику про четвертую стадию, о которой они поначалу не знали, и попросила не говорить Вовке, что она мне об этом сказала, и я пообещал, и весь остаток этого последнего Вовкиного года ничего ему про это не говорил, только призывал разозлиться как следует на болезнь и победить, и он мне поначалу вроде бы «железно» обещал, но потом стал со смехом говорить, что, мол, попробует, но ничего уже обещать не может, а в последние недели усмехался, кряхтел от боли, опять усмехался и говорил, что сил на злость уже не осталось. Но приезжать к себе не позволял. Я так и не навестил его, хотя Вовка меня навещал со своей маленькой дочкой, когда я валялся в «травме» с переломанной коленной