Жизнь после жизни. Алиса Михайловна Сахарова

   Я огляделась. Нет другого выхода, только гигантские двери. Ждать. Ждать, когда кончиться реклама, ждать, когда подействует снотворное, ждать, когда закончиться рабочий день. Ждать, когда пройдёт очередь в магазине, ждать, когда освободится общественный туалет, ждать, когда закончится жизнь. Ждать суда после смерти. Похоже, мы вечно вынуждены прибывать в ожидании. Может, оно дано для раздумий, для осознания ошибок? В любом случае, ожидание утомительно и явно даруется не во благо, а в наказание.

            Почему здесь нет часов? Наверное, нет времени. Я мертва, вокруг люди, и они мертвы. Для нас нет больше минут, но почему же они так тянутся? Долго жду, знаю, чувствую. Больше тяжёлых мыслей, больше тревоги. Надеюсь, скоро всё закончится. Закончится. Закончится ли когда-нибудь? Вечных мук не заслуживаю, а вечного покоя не хочу. Вечность. Страшное слово. Скорей бы решилась судьба, невыносима неопределённость.

      – Анна Кларенс.

            Моё имя. Нужно двигаться. Подхожу к дверям, к дверям суда. Зачем же боюсь? Ничего не изменить. Рано или поздно случилось бы, все когда-нибудь умирают. Но то все, а то я. Хотя, чем же отличаюсь от всех? Особенная я лишь для себя. В действительности, все одно; частичка толпы, ничтожный муравей на лоне Господа.

                      Глава вторая. Судный час.

      Ты можешь наживаться на других,

      На их печали, на слезах, и на их горе,

      Но рано или поздно, из живых,

      Уйдёшь. И судный час настанет вскоре.

           Двери открылись. Перед глазами предстала великолепная, необъятная зала. Взглянула под ноги: чёрные, мраморные полы, светятся от чистоты и света, падающего из витражей. Посмотрела направо: несколько рядов длиннейших скамеек, расположенных на различных высотах, начинаются от стены. На них множество мужчин, в оливковом одеянии, и в треугольных уборах. Повернула голову; впереди возвышенность, состоящая из ступеней двух высот: выше посередине, и две, по бокам. На каждой ступени квадратный стол, за каждым столом мужчина. Все трое необыкновенно одеты, двое, в изумрудных мантиях, и в плоском квадратном уборе, того же цвета. А один, посередине, в белоснежной одежде, с посеребрёнными узорами. На голове высокий прямоугольник, серебристого цвета, по краю, обложенный безупречными, чётко огранёнными бриллиантами, переливающимися от контрастных лучей красного светила, отражённых витражом, камни будто пульсируют собственным солнечным соком, разливая сильными волнами насыщенные цвета, отражая яркие и тонкие полосы света, источаемые  пунцовым сердцем, многочисленными гранями.

            Окна особо привлекли моё внимание: громадные, с платиновыми, рельефными рамами, они отпечатались в сознании, словно внутренний фотограф, подмечающий колкие моменты, вышел из оков будничного и принялся упиваться красотой; бесцельной, но возвышающей. Витражи, с безумно сложным рисунком, невероятной тонкостью и грациозностью линий завораживают: стекло каждого окна, имеет особый, только свой рисунок. А окон здесь двенадцать. Тут, ангелы. Серьёзны и несколько грустны, представлены в обличии детей. Нагие, лишь тонкая лента ткани, обвивает