Коминтерн и Латинская Америка: люди, структуры, решения. В. Л. Хейфец

висел дамоклов меч опасности ошибиться, неправильно расставив идеологические акценты. Лишенные (как и их коллеги, выступавшие с иных методологических позиций) доступа к архивным материалам, они не могли использовать свидетельства участников и очевидцев событий, оказавшихся за бортом международного коммунистического движения. В случаях же, когда такая возможность была, срабатывал «внутренний цензор» или официальная цензура, что не позволяло выйти на свет фактам, персонажам, оценкам, которые могли противоречить канонической трактовке событий. Немногие же историки, допущенные волей партийной иерархии к «святая святых» – архиву Коминтерна, оказывались в трагическом для исследователей тупике: имея в руках документы, требующие изменения оценок, введения новых персонажей (или, если быть абсолютно точными, возвращения старых, исключенных из истории из-за идеологических или коньюктурных соображений), они были вынуждены прибегать к использованию приема – фигура умолчания, игнорируя ставшую известной им информацию, или интерпретировать документы в угоду официальной традиции.

      Наиболее ярким примером такого подхода является изучение истории компартии Кубы. Чем можно объяснить, что правящая партия долгие годы не делала даже попытки создать официальную историю своей деятельности? Институт истории коммунистического движения и социалистической революции при ЦК КПК никогда не объявлял о планах подготовки обобщающего труда по истории «первой марксистско-ленинской партии Кубы» (период 1925–1961 гг.), хотя все возможности для этого были, особенно в годы, когда его возглавлял Ф. Гробарт, более 60 лет входивший в партийное руководство, а научными сотрудниками являлись ветераны кубинской компартии Р. Николау и П. Сервиат, люди весьма осведомленные [22].

      Простое объяснение – недостаток достоверных источников, вызванный многолетними репрессиями и работой партии в условиях глубокого подполья, в данном случае не работает. Существует Национальный архив с правительственными, полицейскими, судебными фондами, в которых должно быть немало документов о коммунистической деятельности. И зачастую документы из этого архива появляются в кубинских публикациях. Есть архив Коминтерна, который был закрыт для многих, но не для исследователей, имевших полномочия от своих партий. Но в многочисленных диссертациях кубинских историков, в том числе и ответственных работников ЦК КПК, посвященных этому периоду, нет ссылок на документы этого архива, хотя в последнее время кубинские историки стали активно работать в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ)[23].

      Применение такого подхода к изучению деятельности Коминтерна формировало историю без событий, ярких персонажей, сооружало схему противостояния революционного марксизма-ленинизма с оппортунизмом, ревизионизмом, «ликвидаторством», ренегатами различного толка, стремившимися извратить генеральную линию партий и международного коммунистического движения.

22

В книге П. Сервиата, изданной к 40-летию КПК, приводит только отдельные сведения об интернациональных связях коммунистов Кубы, но практически отсутствует анализ отношений партии с Коминтерном. См.: Serviat P. 40 a-os de la undación del Partido Comunista. La Habana, 1965.

23

Примером успешного использования архивных документов, хранящихся в Москве, можно назвать статью австралийского историка Б. Карра о Кубе, в которой проанализировано влияние КПК на кубинское рабочее движении и подготовку революции 1933 г. – Carr B. From Caribbean Backwater to Revolutionary Opportunity: Cuba’s Evolving Relationship With the Comintern, 1925–1934. In International Communism and the Communist International, 1919–1943, Tim Rees and Andrew Thorpe, eds., 234–253. Manchester: Manchester University Press, 1998.