Крым. Александр Проханов

вы, Юрий Ильич, восстановили великую имперскую традицию. При вас Россия снова стала мировой державой. У меня предполагается выставка в Манеже. Прошу у вас позволения выставить портрет как самую дорогую для меня картину.

      – Не знаю, стоит ли это делать. И так говорят, что я насаждаю «культ Лабазова». Обвиняют меня в сталинизме.

      – Так говорят ваши враги и враги России. А это одно и то же. Россия сосредотачивается, и сосредотачивается в лидере, в предводителе. В вас, Юрий Ильич. Русский народ нашел, наконец, в вашем лице традиционного имперского государя. Если хотите, некоронованного царя. Но все в руках Божьих. Как знать, не протянет ли России Господь с небес долгожданную корону.

      – В вашем лице, Филипп Аркадьевич, Россия имеет непревзойденного художника, мыслителя, патриота.

      – Мы должны вернуть народу классическое искусство. Все эти либеральные рисовальщики, пакостники, осквернители святынь наводнили музеи, выставочные залы, художественные галереи. Гнать их метлой! У меня есть мечта написать серию портретов сегодняшних русских государственников. Тех, кто окружает вас, как преданные гвардейцы. Быть может, если такая «гвардейская серия» будет создана, мы найдем для нее помещение. В каком-нибудь торжественном здании, где происходят конгрессы, чествования. Как в Зимнем дворце галерея героев двенадцатого года. Лучшие люди России. Сыны Отчества.

      – Хорошая мысль. Я подумаю, как лучше ее осуществить. Среди первых картин может быть портрет Евгения Константиновича Лемехова. Он настоящий государственник, настоящий «гвардеец».

      Лемехов из-за стеклянной стены слышал разговор и понял, что последние слова президента были сказаны для него.

      – О да! – воскликнул Распевцев. – Лемехов возрождает священное русское оружие. В его руке сверкает копье Пересвета. Стану писать его портрет.

      – Благодарю за Сенатскую площадь и Медного всадника. Вы получите достойное вознаграждение.

      Они простились. Художник ушел, и служители вслед за ним вынесли помпезную картину.

      Лемехов собирался вернуться в библиотеку, но появился Дробинник и доложил:

      – Пришел Семен Владимирович Братков. Вы ему назначали. Пусть подождет или может войти?

      – Пусть войдет. – Лабазов махнул рукой в сторону стеклянной двери, делая останавливающий жест.

      Братков был владельцем нескольких крупнейших холдингов, которые добывали нефть, варили сталь, строили олимпийские стадионы, скупали землю в черноземной зоне. Он слыл закадычным другом президента с тех пор, когда тот, еще никому не известный военный, возводил неказистый домик в садовом товариществе. Братков помогал ему строиться, ловил с ним рыбу в озере, давал в долг. Сопутствовал Лабазову в его стремительном возвышении, получая от друга привилегии, которые сделали его одним из самых богатых людей России.

      Братков влетел в библиотеку, как упругий, туго надутый мяч. Маленький, плотный, с коротким седым бобриком, веселыми глазками