Серебряные струны. Михаил Петриашвили

      Врата окованы в злато,

      Красиво здесь и богато.

      Дворец за воротами. Двор.

      Там кто-то крадется, как вор:

      В его руках – ботинок пара

      И семиструнная гитара.

      Ступая тихо, осторожно,

      Он озирается тревожно

      И ловит каждый звук.

      Ни шороха, но вдруг…

      Дворцовая открылась дверь

      И хочешь, верь или не верь,

      А выбежал оттуда пес —

      За шеей шляпа, рыжий нос.

      На задних лапах, как шальной,

      Он мчался садом, по прямой.

      И то скулил пёс, то рычал,

      Запыхался, но всё ворчал:

      «На миг уснул, не более,

      А он, видать, уже на воле!

      …Но нет же, вижу, вижу!

      Ах, как же я обижен!»

      Пёс был как некогда суров,

      Догнав, и не жалея слов,

      С упрёком говорит ему:

      «Меня не взял ты, почему?

      Я ж, ради дружбы, так сказать,

      Хотел, как ты, Никита, стать.

      Как ты, на двух ногах хожу,

      И нога за ногу сижу,

      И даже говорить пытаюсь, —

      Не видишь, что ли? Я стараюсь!

      А ты, вот так решил со мной?

      Какой ты друг теперь, какой?» —

      Отвечал ему Никита:

      – Не гляди, дружок, сердито,

      Желаю я тебе добра,

      Не стоит покидать двора,

      Ведь здесь – собачий рай,

      Всё есть, лишь пожелай.

      Не голодаешь никогда

      И всё, как в сказке, без труда.

      – А как же свобода? Я думал о ней,

      Дороги на выбор, просторы полей…

      Я помню твои обещанья,

      С тех пор моя жизнь – ожиданье.

      Вдруг, из дворца донесся крик.

      Прервав беседу, в тот же миг

      Парнишка перелез врата,

      Пёс, ни туда и ни сюда:

      «Всё, плакала моя свобода,

      А ведь я молод, нет и года!

      Неужто здесь мне доживать?

      О, нет! Такому, не бывать!»

      Пёс в спешке начал землю рыть

      И выть, и лаять, и скулить,

      И вырыл под вратами лаз,

      На вид – пролезть ему как раз.

      «Ну, наконец-то, я спасен!» —

      Запыхавшись, молился он.

      И вот, еще чуть-чуть подгреб,

      Просунул нос, просунул лоб,

      Наполовину влез, не боле,

      А уж ликует: «Я на воле!»

      И лает громко, как шальной,

      Кричит: «Никита, я с тобой!»

      Но… ни туда и ни сюда,

      И вот опять вопит: «Беда!

      Никита, друг, скорей спасай!

      Мне отомстит хозяин, знай!».

      Бросать друзей в беде негоже,

      Был мненья музыкант того же.

      Кладет он на траву гитару,

      Туда же и ботинок пару,

      Спешит-бежит обратно.

      «Ах, друг, невероятно!

      Ты все-таки решил помочь,

      Быстрее же бежим! И прочь

      Из мест лишения свободы,

      Какие нынче наши годы?

      Не нам ли пробовать, дерзать?

      Ведь можно и всю жизнь мечтать!»

      Бурчал и напрягался пёс,

      И упирался, злясь до слёз.

      «Ох, и болтун же ты, дружище,

      Уж лучше б лаз отрыл почище», —

      Схватил Никита пса за шкуру…

      – Нежнее, не вырви клок мне сдуру! —

      Хрипел пёс из последних сил,

      Но рыл, как сумасшедший рыл,

      И вырыл лаз он, наконец,

      Свободой овладел беглец!

      2

      Ночка холодна, дымка над рекой,

      Серебрится луг под седой луной,

      Серебрится стог посредине луга,

      Беззаботно спит тихая округа.

      Тишина, как будто, только в речке всплеск,

      Тишина, как будто, только слышен треск,

      Словно хворост где-то под ногой трещит,

      Слышно кто-то в сене здорово храпит.

      Прячется за тучку бледная луна,

      Берега покрыла плотно пелена,

      Пелена туманом на луга ползёт,

      Будто бы куда-то сена стог плывёт.

      Вроде бы затишье, но откуда вдруг,

      Странники-ветра посетили луг, —

      Загуляли резво расстегнув рубашки,

      Зазвучали дружно утренние пташки,

      Поползли