Не стесняйтесь своих чувств и желаний, другой жизни для них не будет. Искра Сафарова

а ноги согревали в «сандалах». Так как пол был земляной, то посреди комнаты выкапывали небольшую ямку. В ней теплились раскаленные угли из печи, а сверху устанавливали столик на низеньких ножках, на который набрасывали ватное одеяло. Придёшь с улицы в комнату, ноги под одеяло спрячешь, ближе к углям, погреешься и дальше можно идти по делам. У некоторых ещё были отдельные печи для лепёшек, они назывались «тандыр».

      Местные жители были доброжелательными, приветливыми людьми и к нам, беженцам, хорошо относились – не важничали, принимали, как родных, были только недовольны теми, кто выпивал, так как ислам считает пьянство великим грехом.

      Тяжелое было время. Каждое утро с какого-нибудь двора слышались встревоженные испуганные голоса, чаще душераздирающий крик – это, либо приходила похоронка с фронта, либо кого-то ночью ограбили. Мы жили только за счёт того, что мама продавала свои наряды, которые купила в последний момент в Москве. Мама ходила на базар, а мы её ждали дома. После удачной продажи мама могла позволить себе купить кукурузную муку, из которой она варила мамалыгу, а если ещё добавляла хлопковое масло, то это был настоящий праздник!

      Однажды мама не выдержала очередного нападения бандитов на соседний двор, там ночью залезли воры через трубу, а у нас, вообще, на крыше была огромная дыра, и прямо в комнате летали ласточки. Усадила она меня и Риточку на два оставшихся пустых чемодана, прикрыла плащ – палаткой и приглашенный из города фотограф сделал несколько фотографий. Мама написала письмо ни кому-нибудь, а товарищу Сталину, вот, дескать, посмотрите, как живет семья фронтовика. Мы фактически ночами не спим, боимся бандитов, они ведь не знают, что у нас ничего нет. Накануне за мамой гнался какой-то калека с базара до самого аула, увидел, что она продала какую-то тряпку, и хотел отобрать деньги. Вот у мамы и не выдержали нервы, она поняла, что больше нет сил, ведь если с ней что-нибудь случится, мы с Ритой останемся совсем одни.

      Не знаю, куда попало её письмо, но прошел месяц и в ауле появился высокий стройный кавалерист, весь воплощение мужественности. Брюки у кавалеристов как у генералов, с широкими лампасами, сзади башлык, это такой остроконечный капюшон в цвет лампас – голубой. Все на него обратили внимание, женщин он сразил наповал, ведь мужчин в городе не было, одни старики и мальчишки, все были на фронте. Маме сердце сразу подсказало, что это по нашу душу и точно, это оказался адъютант моего отца, его послали специально разобраться с нашей ситуацией.

      Разобрался. И сразу нам дали комнатку в городе, Риточке место в садике, мне место в школе через дорогу и путёвку в пионерский лагерь.

      Прошло время, и отец вернулся с войны. Живым. Какое это было счастье!

      Я гордилась и восхищалась своим отцом, он был всегда подтянутым, стройным, энергичным, с лучистыми глазами. Он был блестящим кавалеристом, хорошо управлял конем, владел шашкой, был лихим рубакой. Кавалерия на войне сыграла