Глазами художника: земляки, коллеги, Великая Отечественная. Петр Иванович Шолохов

семье возникло новое лицо – Вася Летуновский. Он был старше нас по годам и жизненному опыту. Было в нём какое-то несоответствие, работал он простым приказчиком в шапочном магазине, а между тем был развит – начитан не менее своих сверстников-гимназистов. Глядя на его симпатичное, умное лицо, я всей душой тянулся к нему, хотелось и самому как можно скорее стать взрослым. Однажды на вечерней прогулке наш новый знакомый заговорил о женщинах, видимо, желая открыть неопытным юнцам тайны физиологии.

      Вместе с другими товарищами я жадно внимал каждому слову Васи Летуновского, и в то же время меня не покидал милый образ соседской двенадцатилетней девочки – Галки. Всё услышанное в ту минуту показалось мне неправдоподобным, чудовищным, и вот тогда со мной неожиданно для всех приключилось что-то странное. Не говоря ни слова, я бросился бежать, не слушая окриков товарищей, ничего не видя перед собой. Было только одно желание – как можно скорее остаться одному. Перебежав базарную площадь, я забился в укромный уголок и, не сдерживаясь более, отдался своему неизъяснимому горю. По моему лицу бурным потоком текли слёзы. Близкий друг Леонтий отыскал меня среди лавчонок, и мы в торжественном молчании направились к дому. Возвращаться к товарищам не хотелось, вдвоём нам было так хорошо!

      Шли молча; когда темнота скрыла наши лица, заговорили. Мягко упрекая меня в наивности, незнании самых простых вещей, Леонтий защищал Летуновского.

      В те далекие годы наша семья занимала квартиру против городской каланчи, в нижнем этаже двухэтажного дома, рядом с белым уютным особнячком Галки. Молодая энергия искала выхода – бессознательно подражая старшему брату, я пытался овладеть мандолиной и нотами, мыкаясь по всем углам. Самым любимым местом, так сказать, моей эстрадой, был небольшой зальчик окнами в палисадник. Там, на балконе второго этажа частенько проводили время две девочки-гимназистки. В соответствии со своим чувством я изо всех сил старался извлечь нежные звуки вальса, по временам устремляя взоры на балкон, обнаруживая там присутствие девочек. В таких случаях меня встречали две пары глаз – одни серые, ласковые, явно покорённые музыкантом, принадлежавшие дочке верхних жильцов, бледному подростку. Другой пары глаз, насмешливых и бойких, я сам боялся. Обладательница их – живая девочка, со звонким голоском, со всеми признаками женского кокетства. Её тяжёлые каштановые косы, чуть вздёрнутый носик и поэтическое прозвище – Галка покорили меня. Она училась в частной гимназии и в своём тёмно-синем платьице с белым воротничком и фартучком казалась мне совершенством. От природы и сам бойкий, общительный, я терялся, немел в её присутствии.

      Галка! Очарование этого имени до сих пор входит в моё сознание чем-то невыразимо высоким, чистым, навсегда утраченным, как и само детство. Я боготворил девочку вместе со всем, что имело к ней какое-либо отношение.

      Их белокаменный домик прятался от глаз прохожих в зарослях акаций и казался мне таинственным, недоступны. Крылечко с парадной дверью, ворота, даже