Река жизни. Владлен Петрович Шинкарев

по этому случаю аж с районного центра. Он чрезвычайно мне обрадовался, радость его доходила до восторга. Как будто я своим приездом одарил его счастьем, радостью на всю жизнь. После первых порывов радости он вдруг заявил:

      – Собирайся, поедем ко мне. Детей у нас с женой нет. Будешь за сына!

      Я испугался и, чтобы не обидеть дядю, пообещал через пару неделек приехать к нему в гости. Он закидывал меня расспросами, хотел немедленно обо всём знать. Потом, помню, он вдруг заговорил об отце, неизвестно по какому поводу: стал его ругать. Затем он бросил отца и заговорил о моей учёбе, сокрушаясь о том, что я отбился от рук матери. Отвечая на торопливые его расспросы, я сказал, что желал бы стать агрономом. Я тогда ещё не знал, что перед словом агроном он благоговел самым бескорыстным образом, так как сам работал в колхозе бригадиром полевой бригады. Наконец все гости сели за стол, а мы с Маринкой уединились в доме. И здесь неожиданно услышал:

      – Подожди, не включай свет.

      С этими словами я почувствовал нежное прикосновение её рук к моему лицу. Мы остановились. Она повернулась ко мне лицом, и, обняв мою шею, приблизила свои губы к моим губам так близко, что я почувствовал жаркое их дыхание.

      Кончиком языка я скользнул по её дрожащим губам, не знавшим ещё настоящего мужского поцелуя. Мои губы задрожали. Она нежно прижалась ко мне, откинув голову, произнесла, как бы оправдываясь:

      – Я ещё ни с кем не целовалась, да у меня и парня то нет! Как я рада, что вы приехали!

      Не сознавая ещё, что со мной происходит, я вымолвил:

      – Была бы шляпа, пальто из драпа!

      Я обхватил её за талию, и в это время почувствовал горячий поцелуй. Дыхание моё так участилось, что я, запрокинув голову, стал стонать. Я почувствовал слабость во всём теле. Зрение обострилось до такой степени, что я увидел её закрытые глаза и вздрагивающие большие ресницы. Её прерывистое дыхание возбуждало моё ещё не окрепшее тело, что даже закружилась голова и я не выдержал, промолвил:

      – Давай сядем, башню сносит!

      Мы сели на диван, и здесь я услышал:

      – Чего боишься?

      – Просто страшно! Кто-нибудь может войти в дом, а мы целуемся, и придётся переводить стрелки.

      Перевести тебе, или ты врубилась сама.

      – В дом никто не заглянет. Все толкутся в летней кухне да во дворе. Не бойся, обними меня покрепче!

      Я как-то стеснительно обнял её за плечи и в это время почувствовал, как её зубы прокусили мою нижнюю губу. Я вскрикнул: – Ой! На что она засмеялась и сказала, как-то мягко и нежно – Мамка не зря говорила, что ты настоящий хулиган.

      Я не знал, что говорить, мне не хотелось простыми словами спугнуть сладость первого поцелуя. Я только и смог сказать:

      – Ты Армянская королева! Клёвая чувиха!

      Она рассмеялась. И здесь я неожиданно спросил:

      – Кто тебя научил так целоваться? Я услышал откровенный ответ, который поверг меня в шок.

      – Владлен, у меня парня нет. Ты первый, с кем я целуюсь. И далее продолжила, сладко дыша, говорить:

      – Литературу надо читать, и не только ту, которую рекомендует школьная программа.