Rucciя. Шамиль Идиатуллин

объем материала все равно наполовину вываливался из объема, который я самонадеянно запросил на планерке. И чохом выжигать весь политес было неразумно, поскольку заметища была-таки политической, рассчитанной главным образом на внимание тех самым властей – а они обижаются как дети, когда в обращенном к ним тексте не видят привычных комплиментов в свой адрес.

      Пришлось браться за самый муторный и выматывающий метод точечной правки: вырезать по слову, если повезет – по фразе из каждого абзаца и предложения, страшно радуясь, когда удавалось выбросить строчку зараз. Вместо стандартного получаса это извращение заняло добрых полтора, к завершению которых я ненавидел ипотеку, жилищный вопрос, который так все испортил, редактирование как функцию и банкиров как класс.

      В принципе, это было даже хорошо: озлобленный читатель подмечает ляпы и недостатки лучше доброжелателя. А я был очень агрессивен, когда пробегал глазами отредактированную статью. И вынужден был отмякнуть: для столь нудной (в газетах сие называется нужной) темы это был просто шедевр.

      Я сбросил его на верстку и приготовился почувствовать прилив сил, бодрости и гордости оттого, что дневная норма выполнена мною досрочно – но обнаружил, что легкая озлобленность не хочет покидать такого молодца, как я. Удивлялся я недолго, до первого взгляда на часы. Пришла пора обедать – а мой организм обычно откликается на нее не желудочными руладами, а впадением в легкую депрессию.

      Я тут же позвонил Татьяне, которая верстала завтрашний номер, попенял ей за то, что она до сих пор не поставила и даже не заметила лежащую в каталоге номера банкирскую статью и предложил геен эссен (даже университетская зубрежка и солидная языковая практика, обернувшиеся приличным владением немецким, не излечили меня от привитого детской игрой в шпионов очарования ломаным немецким). Получив согласие, я положил трубку и уже встал из-за стола, когда телефон торжествующе заулюлюкал. Наверняка куражилась Татьяна, имевшая гнусную привычку любую договоренность закреплять контрольным звонком в голову.

      Я поднял трубку и приготовился отлаять Таньку за непристойную трату времени, но трубка мужским голосом осведомилась:

      – Айрат?

      – Да, слушаю вас, – взглянув на часы, сказал я.

      – Привет, это Петя беспокоит. Как дела?

      Я с детства глуховат, и то ли поэтому, то ли по какой другой причине плохо узнаю голоса по телефону. Не всегда помогает даже предупредительность собеседника, сходу называющего свое имя. К счастью, знакомых Петь у меня было всего двое, причем второй давно и безнадежно был Петром Николаевичем и под уменьшительно-ласкательными наименованиями в наших диалогах не фигурировал. Зато первый слегка шепелявил. Так что терзания с идентификацией исключались.

      – Это у вас дела, а у нас так, делишки. Добрый день, Петь, рад тебя слышать.

      Обоснованность