Иметь и не потерять. Лев Трутнев

крыши, бросая в коровник искрящиеся снежинки, стелил у порога белый нанос, опахивал холодком лицо Дарьи…

      Прикрыв плотно коровник, Дарья вышла за ограду. Высокий и большой дом Ивана стоял несколько в стороне, заслонившись от улицы широким кольцом палисадника. Окна были закрыты ставнями. Дарья открыла калитку. Широкое крыльцо в четыре ступеньки, запертые двери. Она постучала в них несильно, подождала, послушала, но шагов в прихожей не уловила и, коря себя в душе за то, что беспокоит сына в такую глубокую ночь, забарабанила в двери ногой. Где-то зажегся свет, послышался кашель Ивана. Широко распахнулась веранда, и мелкие снежинки искрящейся пылью сыпанулись на крашеные доски пола.

      – Ты чего, мам?! – спросил Иван с тревогой.

      – Да не пугайся ты. – Дарья обмахнула лицо концом шали. – Корова отелилась, надо теленка в избушку внести.

      – А-а-а. – Иван как-то сник, расслабился. – А я уж подумал, случилось чего. Заходи, я сейчас оденусь.

      – Да нет, я побегу, а то все открыто…

      Теленок лежал все в той же позе и даже не шевельнулся и не колыхнул ушами, когда Дарья потянулась к нему рукой. «Не видит, что ли? – подумала она и повернула мокрую еще морду теленка к себе. Глаза у него были обычные, темные, глубокие, без каких-либо изъянов, но, приблизив пальцы почти к самым влажным их яблокам, Дарья поняла, что теленок слепой. – Вот напасть-то! – закручинилась она, быстро прикидывая сколько хлопот упадет на нее из-за этого. – Догляд и догляд будет нужен…»

      – Ворожишь что ли? – спросил Иван, войдя неслышно.

      Она обернулась.

      – Слепой он, Ваня.

      – Слепой? – Иван быстро подошел к теленку, пальцами раздвинул ему веки. – Бельма нет, пленки никакой не заметно, а точно, не видит.

      – Бог с ним. – Дарья махнула рукой. – Какой теперь есть, неси в избушку.

      – Ты мне на грудь сенца кинь, чтобы телогрейку не испачкать. – Он взял теленка под шею и задние ноги и легко понес. Тот было дернулся раз-другой, но, инстинктивно поняв, что ему не вырваться, тут же затих.

      Дарья с легкой охапкой сена спешила впереди, раскрывала двери, зажигала свет. В избушке, на шестке, сидели куры, щурились подслеповато на яркий свет лампочки под крышей. От небольшой печки в углу, слегка протопленной с вечера, шло мягкое тепло.

      Дарья бросила сено на дощатый пол подальше от куриного насеста, и Иван опустил на него теленка.

      – Копыта ему надо подрезать, а то скользить начнет, как подниматься станет, ушибется. – Он вынул из кармана складной нож, быстро и ловко срезал желтовато-белые бугорки на нижней стороне копыт. – Теперь и стоять будет, прыгать. Недельки две поживет здесь – и в коровник переведем.

      – Видно будет. – Дарья еще раз внимательно оглядела избушку и повернулась к дверям. – Пошли теперь в дом, посидим, поговорим.

      – Так я, мать, у тебя почти каждый день бываю – все уж обговорено.

      – Все одно подушевничать охота. А то скука скукой.

      Ивану стало