В Точке Безветрия. Мария Рашова

в челюсть, ни за что, ни про что. И он простил меня, подставил щеку дважды. Он подставил мне вторую щеку…

      Длинный эскалатор закончился. Я снова был напряжен, я целенаправленно утрамбовывался в вагон, как обычно, переполненный в час пик. Я знал как это делать, я умел всё. Те лузеры, что в отчаянии отходили от переполненного вагона, не осознавали, что если на площадку после двери влезла твоя нога, значит, есть шанс поместиться и полностью. Опасайтесь бабулек. Я не знаю, куда и откуда они едут в час пик (да и, наверное, не хочу знать), но их локти реально железные, и если они выберут ваш мягенький жирненький бок, вам явно не поздоровится. Я ехал, слегка напрягая мышцы ног моего сарделечного тела, чтобы не упасть. Вы спросите, куда же я так несся? Нет, разумеется, понять всех остальных москвичей можно: они то неслись к мягкому дивану, игре в танчики, телевизору, к семье, к борщу и котлетам, наконец. Куда же так торопился я, что жерло метро засасывало меня с особым причмокиванием, равномерно раздавливая мою плоть в давке между остальными, ошалевшими от работы в офисе?

      «Первое правило клуба – никому не говорить о клубе». Я должен молчать, но так уж и быть, я поведаю тебе, тебе одному, о мой читатель, куда судьба гнала мое сарделечное тело, как будто я собирался победить в «Олимпийских играх».

      Я никогда не отличался особыми талантами. Я обычный клерк. Я офисный планктон. Я тот, об кого шеф вытирает свои поросячьи ноги. Я никто, и звать меня никак. Если я вдруг соберусь помереть, обо мне никто не скажет доброго слова, кроме мамы. Да и не вспомнит, пожалуй. Но там, на небе, где едва слышен морской прибой, где на берег белый океан выбрасывает белую пену на белый песок, где ангелы сидят на ветках прекрасных деревьев, слушают лютню и кидают жребий, споря о том, кому в этот раз лететь на ненавистную Землю, в этот ад, это чистилище, наказание за грехи; там, на небе, знают мое второе имя. Там знают, что мое второе имя связано с огнем, что я быстр, верток, сообразителен, что я могу испепелять, могу согревать, могу обнимать, могу разрушать. Они-то знают, что я способен на все. И я не могу их разочаровать, их, сидящих на этом белом побережье в белых одеждах, их, знающих обо мне с самого рождения, я не могу признаться им что я всего лишь сарделька, зажатая в час пик на фиолетовой ветке метро, мой Создатель знает что я способен на большее и я не вправе разочаровать Его.

      Я бежал, и потел под толстым пуховиком, сердце нехорошо, поспешно постукивало, Я задумался о том, что нужно больше спать и раньше ложиться спать. И меньше кофе, да. Эти невеселые мысли прервала оранжевая помпошка на уровне моих глаз. Помпошка издавала звуки, что-то говорила. Я догадался посмотреть вниз, чтобы найти её лицо. Это была наша актриса Леночка. Леночка была небольшого роста, но принципиально не задирала голову вверх, чтобы говорящий нагибался, чтобы ему было неудобно, а не ей. Иногда я думаю, что небо наделяет таких людей маленьким ростом из-за гордыни. Почему то вспомнился малорослик Гитлер, но я поспешно отогнал эти мысли. Леночка бубнила