арков, и, что самое главное, исключительно себе подобных, жили сверхбогатые в просторных особняках и квартирах. Одним из самых роскошных жилых комплексов был этот, где в здании, отделанном гранитом и металлом, с огороженной охраняемой территорией и передовыми инженерными системами, делавшими дом совершенно независимым от аварий внешнего мира (там были автономное отопление, очистка воды и цифровая и интернет связь) находилась квартира более чем в 200 квадратных метров с панорамными окнами, выходящими сразу на две реки – Малую Невку и Ждановку. На эксклюзивном диване, выглядевшим для непосвященных довольно невзрачно, сидела тоненькая брюнетка с длинными волосами и правильными чертами лица, к ее чести надо сказать не имевшим ни малейших следов пластики (последнее всегда видно с первого взгляда, благо все лепят себя по одному инстаграмному образцу, превращавшим их в клонов, не опознаваемых без подписи). Катя же, а ее звали именно так, при своей правильной красоте все же имела выраженные индивидуальные черты (что ее когда-то немного огорчало и даже заставляло подумывать о присоединении к армии инстаграмовских клонов). Одета Катя была, опять-же, для непосвященных, весьма невзрачно. Больше всего это было похоже на одежду с вещевых рынков 90-х, когда женщины мечтали о летящих шелковых платьях, но вынуждены были покупать на вещевых рынках бесформенные кофты и ботинки фасона "прощай молодость". Сейчас женщины достатка Кати хотели ровно обратного. Имея доступ к множеству летящих и не летящих шелковых платьев, Катя сидела и лениво пролистывала глянцевый журнал в кофте, больше всего по фасону напоминавшей мешок картошки, цвета же той самой картошки и в гигантских кроссовках, которые ее муж называл не иначе как говнодавами, впрочем, продвинутые западные модники называли их точно так же – "ugly shoes", при этом сметая их с полок прилавков. Ниже кофты на Кате было надето нечто вроде портков деда Онуфрия, на этот раз цвета неотмытой от навоза картошки. Все эти вещи были от невероятно модного в последние годы бренда Balenciaga – ах, если бы в начале двадцатого столетия Кристофаль Баленсиага, шивший утонченные, женственные платья, мог представить что станет однажды создаваться под его именем! Пожалуй, Кристофаль Баленсиага, увидев наряд Кати, не только бы перевернулся в гробу, но и завертелся бы подобно вентилятору, так что и ад бы замерз, и, если он это где-то там и видел, то все грешники, жарившиеся на сковородках, должны были сказать Кати и ее подругам искреннее спасибо – у женщин ее круга новые творения Balenciaga пользовались бешеным успехом, у их же мужей, оплачивавших портки деда Онуфрия цвета навозной картошки, одно слово Баленсиага вызывало лютую ненависть и нервный тик. Почему-то твердолобые мужчины упрямо отказывались понимать ультрамодные вещи, им неизменно нравились черные кружевные платья Дольче Габбана – фи, какое мещанство! Если все эти олигархи, бизнесмены и чиновники в чем-то и объединялись, то только в дружной ненависти к Balenciaga. Муж Кати даже угрожал лично сжечь всю ее внушительную коллекцию Balenciaga, если еще хоть раз увидит ее в говнодавах и мешках из-под картошки.
Вот почему Катя, услышав звук открываемой двери и тяжелую поступь мужа, возвращавшегося с работы гораздо раньше, чем обычно, засуетилась так, словно прятала любовника под кроватью.
–Милый, ты что так рано? – сказала она вошедшему крепко сбитому, но все же не толстому и не обрюзгшему, как мужья ее подруг, мужчине лет пятидесяти, виновато косясь на свои говнодавы.
"Что ж, если во всем этом и можно найти какие-то плюсы, так это то, что я наконец избавлюсь от Ба-лен-си-а-ги", – с мрачным удовлетворением подумал Николай Александрович (даже мысленно он произносил ненавистное слово с особенным, неописуемым никакими красками озлоблением). Еще он подумал, что им всем стоило бы разориться, чтобы наконец избавиться от…от…того-кого-не-следует-называть. Ей-богу, это того стоит!
Николай Александрович, стараясь не глядеть на творения того-кого-не-следует-называть, нежно взял жену за руку.
– Послушай, последние месяцы были не слишком удачными. Я, как и многие другие, терпел крупные убытки на бирже. Все из-за этого чертого Трампа!
– А он-то тут при чем? – удивилась Катя. – Да он уже вроде и не президент, он ведь ушел?
– Ушел-то ушел, а нагадить успел, он заставил ФРС снизить процентную ставку, когда ее наоборот надо было повышать, что ФРС и делала до этого рыжеволосого придурка. Из-за него они ее напротив опустили почти до нуля, вызвав неполадки на бирже, а когда из-за потрясений ставку действительно надо было снижать, то опускать ее было уже некуда, из-за чего многие месяцы биржи лихорадит, – Муж старался объяснять Кате максимально доступно, прекрасно зная свою жену, которой сложные вещи никак не давались.
– И что это значит? – осторожно спросила Катя, так осторожно, словно ступала на тоненький лед, в глубине души уже догадываясь, к чему все идет – хоть тонкие материи и были Кате недоступны, но глупой она отнюдь не была.
Николай Александрович набрал воздуха и шумно выдохнул:
– Я разорен!
Потом добавил:
– Почти разорен.
– Что значит почти разорен? – ухватилась Катя за тоненькую ниточку, сулящую выход из страшного темного лабиринта, обступившего ее со всех сторон.
– Два
