Авось, прорвемся!. Далия Трускиновская

Авось взбирался на гору, он действительно по сторонам, а также под ноги, не глядел. Проскочил на авось, никто его и не заметил. Но, спускаясь, он принялся остерегаться. Тут-то на него и обратили внимание!

      – Это что за лох?

      – Ты что, блин, фишку не сечешь? – спросила я. – Фильтруй базар, блин! Какой тебе лох?!

      – Свои, блин! – крикнул кто-то не в меру ретивому часовому.

      – Свои так свои, – он спорить не стал. – Только какого хрена вы там, на горе, забыли, блин?

      – Типа трахались мы там, козел, – ласково сообщила я.

      – Ну, трахались – другое дело! О-кей, проходите, блин!

      Я схватила своего спутника за руку и поскорее потащила прочь от подножия горы.

      – Ишь, стерегут. Охраняют!.. – бурчал он. – Да пусто же там!.. Кто теперь туда сунется?!.

      При этом он яростно чесал себе ляжку.

      – Иди-иди, стратег. Блинную полосу уж как-нибудь проскочим, а вот с хреновой будет сложнее… Что – блохи заели?

      – Океем задело. Хуже лишая!

      – А меня уже не задевает… – вслух задумалась я. И точно – не задевало. Привыкла. Обтерпелась. Сама правда океями не разбрасываюсь – в рот это дело взять противно. Однако другим спокойно позволяю…

      Я даже хай не использую, хотя хай – это престижная новинка. Мне не нравится, как его пишут по-английски – «HI». Зато с блинами полный порядок, с хренами – тоже, недаром ведь они меня за свою признают.

      Благодарны, сволочи, за то, что я умножаю количество блинов и хренов в мире!

      Блин, что встретил нас первым, был совсем юный, радостно-розовый. Но другой оказался матерым блинищем. Оно и неудивительно – мало было надежды, что кто-то в этот день слезет с горы, давно уж на ней было тихо. А что потащатся на гору – подозрение имелось. Поэтому самый опытный караул разместили как раз подальше от горы – чтобы вовремя перехватить лазутчиков.

      – Стоять, блин!

      Разумеется, они вместе со своим зеленым джипом спрятались за поворотом шоссе.

      – Стой, – шепнула я Авосю, а сама решительно пошла к крепкому краснорожему блинищу. Он небрежно отдал честь – гляди ты, подумала я, и блинов вышколили…

      – Во, блин! – ответила я на этот жест, вложив в голос все возможное восхищение.

      И он понял – своя!

      – Пошли, прибамбас! – позвала я Авося. Он хмуро подошел.

      Ему и всего-то нужно было сказать – свои, блин! Больше ни единого вопроса бы не было. Но он дулся и молчал.

      – Прибамбас? – усомнился блинище.

      – Ну! Крутой, в натуре, прибамбас, да?! – меня что-то повело на то ли кавказский, то ли киргизский акцент, я спохватилась и дернула Авося за хреновинку темного металла, что висела у него на шее.

      – Точно, прибамбас, блин, – согласился блинище. – А что он у тебя – типа немой, что ли?

      – Холодного пива на хрен хряпнул, блин! – пожаловалась я. И скорее поволокла Авося прочь от засады.

      Он обернулся и нехорошо посмотрел на джип с подтянутыми, хорошо сложенными блинами. А я нехорошо посмотрела на него самого. Ведь этим сволочам вычеркнуть – плевое дело… Ведь для того тут и сидят,