Невеста вечности. Татьяна Степанова

с вами поговорить о вашем соседе Уфимцеве.

      – Да уж, сколько я сегодня о нем с вашими сыщиками говорила.

      – Я в курсе. Но это не считается, – хмыкнул Страшилин.

      – Нам надо с вами посоветоваться, выслушать ваше мнение, Любовь Карловна, – сразу подключилась и Катя.

      Он же… Страшилин попросил ее помочь!

      – Я и так с утра вся на валокордине. Племянница звонит – тетя, что у вас такой голос? Опять нездоровится? А что я ей отвечу – в доме напротив соседа убили и я труп нашла? – Глазова доковыляла до калитки. – Входите. Пойдемте в дом, там тепло.

      – Значит, это вы нашли убитого? – спросила Катя. – Да, представляю, каково это.

      – Заходите, заходите в дом. Я сейчас на улице после всего чувствую себя незащищенной. Скверно себя чувствую, – сказала Глазова. – Все думаю: поперлась туда к нему сегодня, старая дура, а что, если бы…

      – Что если? – спросил Страшилин.

      – Убийца все еще там, в доме. – Глазова оглянулась на кирпичный коттедж Уфимцева. – Врагу таких мыслей не пожелаю.

      Катя заметила, что Страшилин, идя сзади, внимательно разглядывает обувь старухи. Уличные разношенные туфли на ней – когда-то дорогие, из хорошей кожи, но сейчас уже старые, стоптанные. Удобная дачная обувь. Туфли без каблука – острый носок.

      В домике – три комнаты и маленькая терраса. Кругом странная смесь порядка и захламленности – этакой полосой и «углами».

      – Садитесь, – Глазова указала на стулья вокруг большого обеденного стола, – разговор-то долгий, я чувствую.

      – Вы хорошо знали Уфимцева? – спросил Страшилин.

      – Сосед, десять лет как тут живем окна в окна. – Глазова откинулась на спинку стула, она рассматривала Страшилина и Катю оценивающе – что еще за птицы такие служат в полиции? Стоит дело разговоров-то с ними или тупые они, как пни?

      – Чем он занимался?

      – Ничем. Мы здесь все сверстники, считайте, что в последнем отпуске перед тем, как, ну… – Глазова усмехнулась, – последний парад наступает. А раньше-то он работал, стране служил. У нас тут потомственные служаки сплошь – отцы наши служили, мы служили, дети служат… Внуки, из этих еще надо посмотреть, что получится. В основном бездельники. Здесь у нас такое место. Как в капле воды все видно – прозрачно, лишь бы не замутить.

      – Что? – спросила Катя.

      – Настоящее, прошлое. – Глазова вздохнула. – Я вот, знаете ли, по профессии доктор философии и по второй профессии переводчик с китайского. А по жизни-то я наблюдатель этой самой жизни. Вот отсюда, не выходя из поселка, можно такие выводы делать – от частного к глобальному. От простого к сложному.

      – Вы одна тут живете? – задал свой вопрос Страшилин нетерпеливо.

      – Живу одна. У меня сестра в Москве – доктор медицинских наук, офтальмолог. И племянница – тоже врач. Они меня не оставляют. Мы с сестрой из семьи репрессированных. Домик этот нам корпорация одна щедрая на ваучеры построила. У других-то ваучеры прахом пошли, а нам повезло. У нас тут уж так в «Маяке»: вон на той улице дома – там старая либеральная интеллигенция, некоторые тоже из семей репрессированных.