Полковник трех разведок. Богдан Сушинский

уточняю: это уже не просто приказ, это политическая установка Политбюро и ЦК, которую лично я намерен выполнять неукоснительно. Так что накапливать компромат, если только будет что накапливать, – это уже дело парней из госбезопасности.

      – Которые тоже получили директиву: особо не засвечиваться, – неожиданно признал генерал. – Никаких официальных претензий британцам не предъявлять, вербовкой не заниматься и на шпионские скандалы не провоцировать. С представителями сволочной зарубежной прессы тоже вести себя предельно деликатно. Непонятно только, как в подобной ситуации можно полноценно работать?

      – Вот видите, – усмехнулся Пеньковский, – всё очень быстро прояснилось. А теперь прошу прощения – тороплюсь. Служба, знаете ли.

      – Да-да, понимаю, – тоже поспешно поднялся Родов. – Я, собственно, чего приходил, – расстегнул он папку. – Появилась служебно-информационная брошюра о суде по делу известного вам генерала Власова, а также его приспешников – целого ряда белых, а затем уже и германских, генералов: Петра и Семена Красновых, князя Султан-Гирея Клыча, Андрея Шкуро, группенфюрера, то есть генерал-лейтенанта войск СС, фон Панвица, который курировал русские казачьи части как представитель высшего германского командования; и всех прочих, приговоренных в начале 1947 года к смертной казни через повешение.

      – И… что из всех этих сведений следует? – непонимающе, демонстрируя бычью тупость, уставился на генерала Пеньковский. – Да, Военная коллеги Верховного суда вынесла приговор… Да, всех их повесили. Общеизвестный факт. В связи с чем, в таком случае, возбуждается интерес к нему?

      – Если коротко, эта брошюра – мой личный экземпляр. А сам очерк написан по материалам трибунала, причем, судя по всему, без особой цензуры; так что сам понимаешь…

      – Ну, во-первых, суть этих материалов мне известна. Во-вторых, все это – дела давно минувших дней.

      – Не таких уж и «давно минувших», – заметил Родов, теперь уже отчетливо понимая, что, после мимолетной пикировки, вручение этого «предательско-расстрельного чтива» явно выглядит неуместным. – Пятнадцать лет после войны – всего-то. И вообще советую прочесть: много поучительного, особенно для тех, кому позволено бывать в капиталистических странах.

      – А при чем тут – «позволено не позволено»? Ваша бы воля, товарищ генерал, так вы бы всех нас, всю страну, за колючую проволоку загнали, чтобы в любую поездку, даже в соцстрану – только по амнистии.

      Услышав это, Родов очень пристально, с ангельским умилением, присмотрелся к полковнику. Это был взгляд следователя, которому наконец-то удалось выбить у подследственного нужные показания. «Вот мы и раскрылись! – явственно прочитывалось в ястребином выражении его лица. – И правильно! И давно бы так, ради облегчения души! Только умолкать не нужно. Колись, колись, раз уж начал».

      – А что значительная часть вражеской агентуры до сих пор появляется у нас из фронтового прошлого, с психологией и мировоззрением «власовцев», – для вас, полковник, это