Одиночество вместе. Дмитрий Андреевич Варюшенков

удалять. А то слишком давит… на ноги.

      Окружающая Андрея блеклая осенняя действительность сделалась совсем бесцветной. Кислая сморщенная мина застыла на его лице, словно высеченная из мрамора. Он стал искать точки в пространстве, чтобы соединить их взглядом, но не смог. Вот торговый центр перед ним. Повсюду пляшут раскрытые зонты, но некоторые смельчаки, понадеявшиеся на погоду и обманутые ею, идут не прикрытые, ежась под дождем. Вот ларьки с галдящими выходцами из дружественных республик. Они стряпают и продают шаверму, передают ее из своих застекленных вагончиков вниз, в протянутые руки мрачных мужчин – постоянных клиентов. Мужчины эти – бритоголовые и тощие, как каторжники, одеты во все черное. Они похожи один на другого до тошноты отталкивающим видом. Дождавшись своей очереди, они получают еду, жадно осматривают содержимое целлофановых пакетов, внутри которых находится сочащаяся майонезом шаверма, отходят в сторону, уступая место следующему, и начинают алчно есть прямо под дождем, заглатывая большие куски.

      У входа в торговый центр выставили какие-то серебряные искусственные елки в кадках – кому-то пришло в голову заранее создать праздничное настроение, заставить покупателя задуматься о приобретении подарков. Ведь скоро Новый год – через два месяца!

      Все это Андрей увидел и осмыслил за считаные секунды, и сразу же все смешалось в одно серое месиво, размытое дождем.

      Вокруг стоял невероятный шум, гудели машины, маршрутки, кто-то ругался на нерусском, чужом харкающем языке, недалеко тарахтели дорожные работы, ковыряя асфальт. Андрей ничего не слышал. Он существовал теперь внутри телефонной трубки, где были только его голос и голос отца. Не замечая, он вошел внутрь торгового центра, сразу же вышел, потом опять вошел и снова вышел. Двери открывались автоматически.

      Он судорожно достал курево и начал, захлебываясь, втягивать в себя горечь никотина.

      – Это опасно? Опухоль… злокачественная? – последнее слово Андрей произнес так, словно оно было запрещенным, непроизносимым.

      – Нет, – заторопился Петр Иванович. – Доброкачественная, с вероятностью в девяносто процентов. Ты не волнуйся, все нормально. Динамика положительная. Ты вот что – позвони матери, успокой ее, поддержи.

      Андрей сказал, что сделает это немедленно. Дальнейший разговор был очень коротким – несколько общих фраз, и большой палец уже набирал номер матери. Андрей даже не понял, кто закончил разговор – он или отец. В голове кружил неясный хоровод образов, путая мысли. Он попытался сфокусироваться на безвкусных серебряных елках в кадках и швырнул в одну из кадок окурок.

      Пошли гудки.

      – Да, Андрюша… – порывисто сказала Лидия Сергеевна.

      – Привет, мамуль… ну что там у вас случилось? – сразу же преступил к допросу Андрей.

      – Ой, ну что – плохо дела, отец в больнице, ноги почти не ходят. Сказали, что опухоль в позвоночнике передавила, не знаю – злокачественная, доброкачественная… надо удалять, – голос у Лидии Сергеевны был суровый.

      – Я приеду? – спросил