Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного. Анна Ткач

инструмент одолжить!

      Вне сомнения, инструмент явился с приложенным к нему моим заместителем. То ли любопытство его разобрало, зачем мне гитара, не иначе по голове себя стукнуть, и надо гитару от вандала уберечь, то ли смекнул – и тем паче был заинтригован! Гляжу, не такой уж он тугомыслящий, гитару непосредственно Колчаку протягивает. Нарядная она у него, с большим синим бантом… Все собирается играть научиться. Щиплет струны время от времени, извлекает жалостный гудеж.

      Адмирал принял гитару осторожно, словно ребенка, по корпусу ладонью провел и щекой прижался, глаза закрыв. А бант немедленно развязал и положил на столик. Тронул, склоненно прислушиваясь, одну струну, другую, звякнули они колокольчиками, тихонько вздохнул и принялся неторопливо что-то подкручивать на решетчатой ладошке грифа, мимоходом страдальчески морщась. Гляжу, смутился мой Константин Андреевич, заерзал… Не о том думаешь, у Колчака же пальцы ревматические и болят!

      А он музицировать собрался.

      Быстро управился, кстати, хотя и совсем не спешил. Выпрямился, оглядел нас лучистыми своими глазищами…

      – Никто еще сей песни не слушал, – весело говорит – господа, так что первыми будете…

      И привычно накрыл напряженной тонкой кистью струны.

      Рокотнули они целым оркестром… Я заметить успел, что у Попова от восхищенной зависти рот по ребячьи раскрылся… А потом взлетел голос – грудной, сильный, чистый, полился легко и свободно, если слово "свобода" применима вообще в этом переполненно гнусном месте, в котором вдруг зазвучало печально-искренне и просто:

      – Пропыленный мой Боже, продымленный,

      Пропитой в кабаках ни за грош,

      Под безвестным живущий под именем

      В мире нищих, святош и вельмож,

      Босиком ли по северным стланикам,

      В башмаках ли по южной тропе —

      Где ты бродишь, каким серым странником?..

      Как узнать Тебя, Боже, в толпе?..

      Оглох мир от злого

      Веселья на долгом пиру!

      Мой Бог – это слово,

      Пропетое на ветру…

      (Маэстро Андрей Земсков, бард, посвятивший свои песни России, Ваши стихи взяты мною для повествования…)

      Лицо у Колчака еще более обострилось и как-то вдруг посветлело – словно и впрямь молитвенник в руках держал, а не гитару. Только струны не жаловались, а гневались, вспоминали и напоминали:

      – Дует ветер над Нарвской заставою,

      Опустел Александровский сад —

      Было так: уходили за славою,

      Да никто не вернулся назад!

      Волны Балтики – бездна граненая,

      Гильзой стреляной звякнул стакан…

      Птица-слава, не в масть вороненая,

      Ковыляет всегда по пятам!

      Дороги на Север,

      Торосы да каменный лес…

      Мой Бог – это ветер,

      Срывающий листья с небес!

      В дверь, между прочим, многоэтажно – голова над головой – заглядывают уже. Весь конвой сбежался,